Алексеев, С.П. Суворовские сапоги: рассказы о Суворове / С.А. Алексеев.- М.: Детский мир, 1962.- 24 с.: ил. (0+)

Содержание: Прошка; Впереди и позади; Первый; Медаль; Суп и каша; Сапоги; Враг; Мишка; Школа; Штык; Слава

ПРОШКА

  Когда Прошка попал в денщики к Суворову, солдат немало обрадовался. «Повезло, — подумал. — Не надо будет рано вставать. Никаких  ротных занятий, никакого режима. Благодать!»
  Однако в первый же день Прошку постигло великое разочарование. В четыре часа утра кто-то затряс солдата за ногу. Приоткрыл Прошка глаза, смотрит — Суворов.
  — Вставай, добрый молодец, — говорит Суворов. — Долгий сон не чета богатырю русскому. Оказывается, Суворов раньше всех подымался в армии. Поднялся  Прошка, а тут  и  ещё одна неприятность. Приказал фельдмаршал притащить ведро холодной воды и стал обливаться.
   Натирает Суворов себе и шею, и грудь, и спину, и руки. Смотрит Прошка, выпучив глаза, — вот так чудо.
  —      Ну, а ты что?! — закричал Суворов. И приказал Прошке тоже облиться. Ёжится солдат с непривычки, вскрикивает от холода. А Суворов смеётся.
  —      В здоровом теле дух, — говорит, — здоровый. — И снова смеётся.
  После обливания вывел Суворов Прошку на луг. Побежал фельдмаршал. «Догоняй!» — закричал солдату.
 Полчаса вслед за Суворовым Прошка бегал. Солдат запыхался, в боку закололо. Зато Суворов, хоть и стар, а словно с места не двигался. Стоит и снова смеётся.
  И началась у Прошки не жизнь, а страдание. То устроит Суворов осмотр оборонительным постам, и Прошка целые сутки в седле трясётся, то учинит проверку ночным караулам, и Прошке снова не спать. А тут ко всему принялся Суворов изучать турецкий язык и Прошку заставил.
  —      Да зачем мне басурманская речь, — запротивился было солдат.
  —      Как зачем?! — возмутился Суворов. — Турки войну готовят. С турками воевать.
  Пришлось Прошке смириться. Засел он за турецкий букварь, потел бедняга до пятого пота.
  Мечтал Прошка о тихом месте. Не получилось. Хотел было назад попроситься в роту. Потом попривык, привязался к фельдмаршалу и до конца своих дней честью и верой служил Суворову.

ВПЕРЕДИ И ПОЗАДИ

  Во время войны с французами в ночь перед штурмом Турина Суворов в сопровождении двух офицеров, майора Пронина и капитана Забелина, выехал на разведку. Фельдмаршал хотел сам осмотреть подступы к городу, офицерам же наказал взять бумагу и срисовать план местности.
  Ночь тихая, светлая, луна и звёзды. Места красивые: мелкие перелески, высокие тополя.
  Едет Суворов, любуется.
  Подъехали они почти к самому городу, остановились на бугорочке. Слезли офицеры с лошадей. Взяли в руки бумагу. Майор Пронин — смельчак, всё поближе к городу ходит.   А   капитан   Забелин,   наоборот, — за спиной у Суворова.
  Прошло минут двадцать, и вдруг началась страшная канонада. То ли французы заметили русских, то ли просто решили обстрелять дорогу, только ложатся неприятельские ядра у самого бугорочка рядом с Суворовым, вздымают землю вокруг фельдмаршала.
  Сидит Суворов на коне, не движется. Смотрит, и майор Пронин не испугался, ходит под ядрами, перерисовывает план местности. А Забелина нет. Исчез куда-то Забелин.
  Услышали в русских войсках страшную канонаду, забеспокоились о Суворове. Примчался казачий разъезд к Турину.
  —      Ваше сиятельство! — кричит казачий    сотник.   —  Отъезжайте, отъезжайте. Место опасное!
  —      Нет, сотник, — отвечает Суворов. — Место  прекрасное.   Гляди, — показал на высокие тополя, — лучшего места не надо. Завтра отсюда начнём атаку. 
  Кончилась канонада. Собрался Суворов ехать назад. Крикнул Пронина. Крикнул Забелина.
  Подошёл Пронин — бумажный лист весь исписан, где какие овражки, где бугорочки, — всё как надо указано. А Забелина нет. Стали искать капитана. Нашли метрах в двухстах за Суворовым. Лежит Забелин с оторванной неприятельским ядром головой, рядом чистый лист бумаги валяется.
  Взглянул Суворов на Пронина, взглянул на Забелина, произнёс:
  — Храбрый всегда впереди, трусишку и позади убивают.

ПЕРВЫЙ

   Вечером после победы под Рымником Суворов шёл по лагерю. Смотрит, у одной из палаток собрались  офицеры,   шумят,  спорят, кто первым ворвался в турецкий  лагерь. Остановился Суворов, прислушался.
    —     Я первым ворвался, — говорит поручик Синицкий.
   —      Нет я, — уверяет капитан Мордюков.
   —      Первым  был я, — доказывает  секунд-майор граф Калачинский.
   Спорят офицеры, не уступают друг другу. Знают, что первому будет награда.
  Покачал головой Суворов, двинулся дальше. Смотрит, у костра собрались солдаты и тоже о том же спорят.
   Остановился Суворов, прислушался.
   —      Первым ворвался в турецкий лагерь гренадер Гагин, — говорит один из солдат.
   —      Не Гагин, а Хотин, — поправляет его второй.
   —      И не Гагин, и не Хотин, а Знамов, — уверяет третий.
   Решили солдаты вызвать и Гагина, и Хотина, и Знамова, — пусть скажут сами.
   Заинтересовался Суворов. Решил подождать. Приходят солдаты.
   —      Ты был первым? — спрашивают товарищи у Гагина.
   —      Нет,   —   отвечает   Гагин. — Первым был Хотин.
   —      Ты был первым? — спрашивают у Хотина.
   —      Нет,  не  я,  —  отвечает Хотин. — Первым был Знамов.
   —      Братцы! — воскликнул Знамов. — Так я же и третьим не был.
   Первым был Гагин. За Гагиным — Хотин.
  Порадовался Суворов солдатской скромности, подошёл он к гренадерам.
   —      Дети! Чудо-богатыри! Все вы были первыми. Все вы герои!
   Потом Суворов вернулся к офицерской палатке. А там дело чуть не до драки. Офицеры по-прежнему  спорят,  друг  другу  первенства не уступают.
    Разгневался Суворов.
    —      Марш спать, — прикрикнул на офицеров. — Никто из вас первым не был. Нет среди вас истинного героя.

МЕДАЛЬ

  Молодой необстрелянный солдат Кузьма Шапкин во время боя у реки Рымник струсил и весь день просидел в кустах. Не знал Шапкин, что Суворов его приметил.
   В честь победы над турками в суворовскую армию были присланы ордена и медали. Построили офицеры свои полки и роты. Прибыл Суворов, стал раздавать награды.
  Стоял Шапкин в строю вместе со всеми и ждал,   чтобы   скорее  всё  это   кончилось. Совестно было солдату. И вдруг... Шапкин вздрогнул,   решил, что ослышался.
   —      Гренадер Шапкин, ко мне! — закричал Суворов.
   Стоит солдат, словно в землю ногами вкопанный, не шелохнётся.
   —      Гренадер Шапкин, ко мне!  — повторил Суворов.
   —      Ступай же, ступай, — подтолкнули Кузьму солдаты.
   Вышел Шапкин, потупил глаза. А Суворов — раз и медаль ему на рубаху.
   Вечером солдаты собрались у своих палаток, стали вспоминать подробности боя, перечислять, за что и кому какие награды.
   —      Ну, а тебе за что же медаль? — спрашивают солдаты у Шапкина.
   А Кузьме и ответить нечего. Сидит, потупил глаза и молчит.
   —      Тебе   что   же   медаль   язык   придавила? — шутят солдаты.
   Носит Шапкин медаль, да только покоя себе не находит. Товарищей сторонится. Целыми днями молчит. Прошла неделя, и совсем изгладала совесть солдата. Не выдержал он, пошёл к Суворову. Входит и возвращает медаль.
   — Помилуй бог! — воскликнул Суворов. — Как же так, чтобы награду назад. — А у самого улыбка с лица не сходит.
   Опустил Шапкин голову низко-низко, к самому полу, и во всём признался Суворову. «Ну, — думает, — пропадай моя голова».
   А Суворов вдруг положил солдату на плечо руку, обнял и говорит:
   — Молодец! Знаю, братец, без тебя всё знаю. Хотел испытать. Добрый солдат. Добрый солдат. Памятуй:   герой   не   рождается,   героем становятся. Ступай. А медаль, ладно, пусть полежит у меня. Только, чур, медаль твоя. Тебе заслужить. Тебе и носить.
   Не ошибся Суворов.
   В следующем бою Шапкин первым ворвался в турецкий лагерь, заслужил и медаль и великую славу.

СУП И КАША

   Суворовская армия совершала стремительный переход. Остановились войска ночевать в лесу, на косогоре, у самой речки. Разложили солдаты походные костры, стали варить суп и кашу.
   Сварили, принялись есть. А генералы толпятся около своих палаток, ждут Лушку. Лушка — генеральский повар. Отстал Лушка где-то в пути, вот и томятся генералы, сидят некормлены.
   — Что же делать, — говорит Суворов, — пошли к солдатским кострам, господа генералы.
   —      Да нет уж, — отвечают генералы. — Мы    подождём.    Вот-вот Лушка приедет.
   Знал Суворов, что генералам солдатская пища не по нутру. Спорить не стал.
   —      Ну, как хотите.
   А сам к ближайшим кострам на огонёк. Потеснились солдаты, отвели Суворову лучшее место, дали миску и ложку.
  Уселся Суворов, принялся есть. К солдатской пище фельдмаршал приучен. Ни супом, ни кашей не брезгует. Ест, наедается всласть.
   —      Ай да суп, славный суп, — нахваливает Суворов.
   Улыбаются солдаты. Знают, что фельдмаршала на супе не проведёшь, значит, и вправду суп хороший сварили.
   Поел Суворов суп, взялся за кашу.
   —      Хороша     каша,     добрая каша.
   Наелся Суворов, поблагодарил солдат, вернулся к своим генералам. Улёгся фельдмаршал спать, уснул богатырским сном. А генералам не спится. Ворочаются с боку на бок. От голода мучаются. Ждут Лушку.
   К утру Лушка не прибыл.
   Поднял Суворов войска, двинулась армия в дальнейший поход. Едут генералы понурые, в животах бурчит — есть хочется. Промучались бедные до нового привала. А когда войска остановились, так сразу же за Суворовым к солдатским кострам: не помирать же от голода. Расселись, ждут не дождутся, когда же солдатская пища сварится.
  Усмехнулся Суворов. Сам принялся раздавать генералам суп и кашу. Каждому даёт, каждому выговаривает:
   — Ешь, ешь, получай. Да впредь не брезгуй солдатским. Не брезгуй солдатским. Солдат — человек. Солдат мне себя дороже.

САПОГИ

В чине генерал-аншефа (чин, предшествующий званию фельдмаршала) Суворов был направлен на Финляндскую границу. Поручили Суворову следить за переустройством и вооружением тамошних крепостей.
   Граница была большой. Крепостей много. Одному трудно.
   На самом отдалённом участке Суворов передоверил наблюдение за работами какому-то полковнику. Тот, присмотрев день-второй, перепоручил это своему помощнику — майору. А майор, в свою очередь, — молодому поручику.
   Через какое-то время Суворов вспомнил про отдалённую крепость.
   Приехал. Посмотрел — работы стоят на месте. Разозлился Суворов, вызвал полковника.
    —      Что же это! — закричал. — Почему работы не движутся?!
   Испугался полковник ответственности и свалил всё на майора, мол, майор во всём виноват. Суворов вызвал майора.
    —      Поручал  вам полковник?
    —      Поручал. Так я же отдал приказ поручику.
   Вызвал Суворов поручика.
   —      Получали приказ?
   —      Так точно, — ответил поручик. — Получал. Да не думал, что к спеху.
   —      Да, — произнёс Суворов, — вижу, виновных нет. — И приказал принести прут.
   Испугались виновные офицеры — ну как ударит.
   А Суворов схватил прут и давай хлестать свои сапоги. Хлещет и приговаривает:
   —      Не ленитесь. Не ленитесь. Это вы во всём виноваты. Если бы вы сами ходили   по   всем   работам,   этого   бы   не случилось.
    Потом отбросил прут в сторону, сел на коня и уехал.
    Перекрестились офицеры — беда миновала. Собрали солдат. Засучили рукава. Топоры в руки. За дело.
    Помогли сапоги. Раньше других была отстроена отдалённая крепость.

ВРАГ

   Секунд-майор граф Калачинский нажил себе в армии немало врагов. Невыдержанным был секунд-майор на язык. Чуть что, обязательно кого-нибудь обидит, ввяжется в спор, накричит или скажет дурное слово. Вот и невзлюбили его товарищи. Вот и появились у секунд-майора враги.
   Как-то пришёл Калачинский к Суворову, пожаловался на своих товарищей.
  — Помилуй бог, — проговорил Суворов. — Ай, ай, как нехорошо. Враги, говоришь. Ай, ай. Ну мы до них доберёмся.
   Прошло несколько дней. Вызвал к себе Суворов секунд-майора.
   —      Узнал, — говорит, — я имя того главнейшего злодея, который вам много вредит.
   —      Капитан Пикин? — выпалил Калачинский.
   —      Нет.
   —      Полковник Лепёшкин?
   —      Нет.
   —      Поручик Вяземский?
   —      Нет.
   Стоит Калачинский думает, кто бы это мог быть ещё.
   —      Знаю! — закричал. — Знаю!     Генерал-квартирмейстер Оболейский.
   —      Нет, — опять   произнёс Суворов, посмотрел  на   Калачинского загадочным взглядом, поманил к себе пальцем. Подошёл секунд-майор, наклонился к Суворову. А тот таинственно, шёпотом:
   —      Высунь язык.
   Калачинский высунул.
   —      Вот    твой    главнейший враг, — произнёс Суворов.

МИШКА

  Не везло Суворову на лошадей. Одной неприятельское ядро оторвало голову. Вторую ранило в шею, и её пришлось пристрелить. Третья лошадь оказалась просто-напросто глупой.
  Но вот донские казаки подарили Суворову Мишку. Глянул фельдмаршал: уши торчком. Землю скребёт копытом. Не конь, а огонь.
  Подошёл Суворов слева, подошёл справа. И Мишка повёл головой то в одну, то в другую сторону, как бы присматриваясь, достойным ли будет седок. Понравился Суворову Мишка. И Мишке, видать, Суворов пришёлся по вкусу. Сдружились они, как люди, и понимали друг друга без слов.
  Хорошее настроение у Суворова — и у Мишки хорошее: мчит, играет во весь опор. Огорчён, опечален Суворов — и Мишка насупится, шагом идёт, медленно и осторожно, чтобы лишний раз хозяина не потревожить.
  Лихим оказался Мишка в бою. Ни ядер, ни пуль, ни кривых турецких сабель — ничего не боялся. Но и у лошади жизнь солдатская. В одном из сражений Мишку ранило в ногу. Конь захромал и к дальнейшей службе оказался негоден.
   Суворов бранил докторов и коновалов, требовал, чтобы те излечили Мишку. Коню делали припарки, извлекли пулю, наложили ремённый жгут. Не помогло. От хромоты конь не избавился.
  Пришлось Суворову расстаться с верным товарищем. Простился фельдмаршал с конём, приказал отправить его к себе в имение, в село Кончанское. Старосте написал, что конь «за верную службу переведён в отставку и посажен на пенсию», и наказал, чтобы Мишку хорошо кормили, чистили и выводили гулять.
  Староста каждый месяц должен был писать Суворову письма и сообщать, как живётся в «отставке» Мишке.
  Фельдмаршал часто вспоминал лихого донца. И после Мишки у Суворова побывало немало коней. Да лучше Мишки всё-таки не было.

ШКОЛА

   Несколько лет Россия жила без войны. Войска Суворова стояли на одном месте.
  Обзавелись   за   это   время   солдаты  семьями. Появились дети. Вот и решил Суворов организовать   для   солдатских детей школу.
   Организовал, и сам стал вести в ней занятия.
  Собрались вначале в школу двенадцать ребят и подростков. А через несколько дней пришла девочка — Нюта. Ребята стали смеяться: девчонка — и в школу! Языки показывают. Дразнят.
   Только  зря  смеялись  ребята.   Нюта оказалась не глупее других.
   —      Сколько  дважды   два?   —   спросит Суворов.
   Сидят ребята, морщат лбы, соображают.
   —      Четыре, — выпалит Нюта.
   —      Молодец. Правильно, — скажет Суворов. Потом вызывает ребят к доске, заставляет писать разные слова. Выбирает трудные.
   —      А ну-ка, Рындин, напиши мне слово «ещё».
   Выйдет Рындин, подумает, напишет «ищо».
   —      Так, — произнесёт Суворов,  —  а  ну-ка,  Лаптев, ступай ты.
   Выйдет Лаптев, напишет «исчо». Мучаются ребята с упрямым словом. «Есчо», «ище», «исче» — по-разному пишут.
   —      Неверно, неверно, — говорит Суворов. — Ну-ка, Нюта, ступай к доске.
   Выйдет Нюта и крупными буквами выведет «ещё».
   —      Вот теперь правильно, — скажет Суворов и похвалит Нюту.
   Или устроит Суворов урок географии.
   —      Где река Дон?
   И снова ребята морщат лбы. Один на Волгу покажет, другой — на Днепр, третий вообще бог весть куда заберётся. Зато Нюта подойдёт к карте, схватит указку и сразу в нужное место ткнёт.
  Вот и назначил Суворов Нюту старшей над классом. Обидно стало мальчишкам: девчонка — и вдруг старшая! Побыли они несколько дней в подчинении у Нюты, а потом Рындин и Лаптев обратились к Суворову с жалобой от всех ребят.
   —      Да, — произнёс Суворов, — ваша правда.   Нехорошо   это.   Не дело. Только ведь по заслугам Нюта за старшую. Как же нам быть?
   Стали ребята вместе с Суворовым думать, как же им быть.
   —      Нюта умнее нас, — заявил  Рындин.
   —      У неё голова больше, — произнёс Лаптев.
   —      Неверно. Неверно, — перебил их Суворов. — Не умнее вас Нюта. Нюта — прилежнее. Не бегайте, — говорит, — вечерами по улицам, а сидите дома, изучайте географию и арифметику, как слова трудные пишутся запоминайте, и у вас дело пойдёт.
   Послушались ребята Суворова. Выучили таблицу умножения. Запомнили, где какие моря и реки. Разные мудрёные слова без ошибок писать научились.
   Через месяц Суворов устроил ребятам проверку.
   —      Где река Дон?
   Каждый лезет, норовит показать первым.
   —      Как написать слово «ещё»?
   —      Через «е», «щ», «ё», — хором кричат ребята.
  —      Сколько дважды два?
  —      Четыре.
  —      А трижды три?
  —      Девять.
  —      Молодцы. Правильно, — хвалит Суворов.
   Пришлось   Суворову   сдержать  своё слово.   Решил   он   назначить старшим над классом Рындина.
   Только ребята вдруг заупрямились.
   —      Пусть остаётся Нюта.
   —      Нюта!
   —      Нюта! — понеслось с разных сторон.
   Усмехнулся Суворов, порадовался. Хоть и малые ребята, а поняли, что прав был Суворов, назначив Нюту за старшего, что лучшего старшего им и не надо.

ШТЫК

  Как-то Суворов гостил у своего приятеля в Новгородской губернии. Вечерами друзья сидели дома, вспоминали старых товарищей, бои и походы. А днём Суворов отправлялся побродить по лесу, посмотреть округу. Здесь, в лесу, у старого дуба он и встретил мальчишку Саньку Выдрина.
   —      Ты,  дяденька,   солдат? — обратился Санька к Суворову.
   —      Солдат, — ответил фельдмаршал.
   —      Откуда идёшь?
   —      С войны.
   —      Расскажи про Суворова.
   Фельдмаршал   сощурил глаза, хитро глянул на мальчика.
   —      Про какого это ещё Суворова?
   —      Не знаешь?! Ну про того, что с   турками   воевал.   Что   Измаил брал. Про фельдмаршала.
   —      Нет, — говорит Суворов. — Не знаю.
   —      Какой же ты солдат, — усмехнулся Санька, — раз не знаешь Суворова. — Схватил мальчик палку, закричал по-суворовски: «Ура! За мной! Чудо-богатыри, вперёд!» Бегает Санька вокруг фельдмаршала, всё норовит пырнуть Суворова палкой в грудь. 
   «Вот так мальчишка», — подивился Суворов. А самому приятно, что и имя его и дела детям и тем известны.
   Наконец Санька успокоился, сунул палку за пояс, проговорил:
   —      Дяденька, подари штык.
   —      Зачем тебе штык?
   —      В войну играть. Неприятеля бить.
   —      Помилуй бог! — воскликнул Суворов. — Так ведь нет у меня штыка.
   —      Не бреши, не бреши, — говорит Санька. — Не может так, чтобы солдат, —  и штыка не было.
   —      Видит бог нет, — уверяет Суворов и разводит руками.
  —      А ты принеси, — не унимается Санька. И до того пристал, что ничего другого Суворову не оставалось, как пообещать штык.
   Прибежал на следующий день Санька в лес к старому дубу, прождал до самого вечера, да только солдат больше не появился.
   —      Брехливый, — ругнулся Санька. — Никудышный, видно, солдат.
   А через несколько дней к Санькиной избе подскакал верховой, вызвал мальчика, передал свёрток.
   —      От фельдмаршала Суворова, — проговорил.
   Разинулся от неожиданности Санькин рот, да так и остался. Стоит мальчик, смотрит на свёрток, не верит ни глазам своим, ни ушам. Да разве может такое статься, чтобы сам фельдмаршал к Саньке прислал посыльного.
   Набежали к выдринской избе мужики и бабы, слетелись мальчишки, прискакал на одной ноге инвалид Качкин.
   —      Разворачивай! Разворачивай! — кричат мужики.
   Развернул Санька дрожащими руками свёрток — штык.
   - Суворовский, непобедимый! — закричал Качкин.
   —      Господи, штык, настоящий, — перекрестились бабы.
   —      Покажи, покажи, — потянулись к нему мальчишки.
   К этому времени Санька пришёл в себя. И рот закрылся. И руки дрожать перестали. Догадался. Рассказал он про встречу в лесу отцу, матери и ребятам, и Качкину, и всем мужикам и бабам. Несколько лет во всех подробностях рассказывал Санька про встречу с Суворовым.
   А штык?
   Больше всего на свете Санька берёг суворовский штык. Спать без штыка не ложился, чехол ему сшил, носил за собой, как драгоценную ношу. А когда Санька вырос и стал солдатом, он вместе со штыком ушёл на войну и по-суворовски бил неприятеля.

 СЛАВА

  Генерал князь Барохвостов завидовал суворовской славе. Вот однажды он и спрашивает у одного из солдат:
   —      Скажи мне, братец, почему Суворова в армии любят?
   —      Это   потому,  ваше  сиятельство, —  отвечает солдат, — что Суворов солдатскую пищу ест.
  Стал Барохвостов есть так же, как и Суворов, щи и солдатскую кашу. Кривится, но ест. Хочется, видать, генералу суворовской славы.
   Прошло несколько дней, но славы у Барохвостова не прибавилось. Он и опять спрашивает у солдата:  Что же это слава ко мне не идёт?
  — Это потому, ваше сиятельство, — отвечает, — что Суворов не только ест щи и кашу, но и спит по-солдатски.
  Стал и Барохвостов спать по-солдатски — на жёстком сене, в простой палатке. Натирает генерал изнеженные бока, мёрзнет от холода, но терпит. Уж больно ему хочется суворовской славы.
   Прошло ещё несколько дней, а генеральская слава всё не растёт. И снова он вызвал солдата.
   —      Говори, какой ещё секрет у Суворова?
   —      А тот, — отвечает солдат, — что фельдмаршал солдат уважает.
   Принялся и князь Барохвостов уважать своих подчинённых, ласковые слова говорить солдатам.
  Но и теперь генеральской славы не прибавляется. Смотрят на него солдаты. Промеж  себя  усмехаются.   Всего-то и  только. Стал   злиться  тогда   генерал.   Снова кликнул солдата-советчика.
   —      Как же так, — возмущается Барохвостов. — Щи  и  кашу ем, сплю на соломе, ласковые слова говорю солдатам.  Почему же слава ко мне не идёт?!
   —      Это потому, ваше сиятельство, — отвечает солдат, — что и это ещё не всё.
   —      Что же ещё? Какие ещё такие секреты у Суворова!
   —      А те, — отвечает солдат, — что Суворов умеет бить неприятеля. Славу великую родине добыть умеет.
   Тогда и Барохвостов решил бить неприятеля и добывать родине великую славу. Только как-то с этим у Барохвостова не получилось.
   Поэтому и не пришла к нему слава. Поэтому и помер он в неизвестности.
   А слава о Суворове осталась в веках. И каждый Суворова знает.