Чтобы узнать поэта, надо побывать на его родине.
И.Гёте
БОРИС ПАСТЕРНАК
Москва, Молоди, Мутовки, Переделкино
Пусть ветер, рябину занянчив,
Качает ее перед сном.
Порядок творенья обманчив,
Как сказка с хорошим концом.
Борис Пастернак
Как начинается поэт? Каков «порядок творенья»? Почему из многих дарований, отпущенных человеку, побеждает неодолимая тяга к поэзии? Где и при каких условиях ясно проявляется это наваждение? На подобные вопросы явственно и последовательно отвечает судьба Пастернака. Хотя ответы эти загадочны, а порой и парадоксальны, что естественно при обращении к такой грандиозной фигуре Серебряного века.
Пастернаковских следов в столице почти не осталось, а в Подмосковье — очень много. Дом в Оружейном переулке у станции метро «Маяковская»: обмен валюты, магазин интерьеров, банк…
Борис Пастернак, сын художника Леонида Пастернака и актрисы Розалии Кауфман, появился на свет в этом доме 10 февраля 1890 г. Жили небогато, вот железная дверь, за которой прячутся один банк и одно государственное унитарное предприятие. Далее — магазин интерьеров. Витрина сияет дорогущей мебелью. Пастернак, чьи родители для новой квартиры «покупали недорогую прочную мебель - чей отец работал на износ над заказными картинами, но все равно за квартиру платить было нечем, таких интерьеров не знал. Борис родился на третьем этаже. Запустение, тишина, крепкие офисные двери... У лестницы привязан старый велосипед. Все давно перепланировано, перестроено. Одни ступени остались старые — это немемориальное место, конечно.
Мясницкая, 21. Большая резная дверь под старину. Объявление: «Вход в Академию живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова — со стороны Боброва переулка». А под объявлением, прислонившись к бывшему главному входу, тетенька продает носочки. Когда Пастернаку пошел пятый год, в семье случились изменения: отец назначен преподавателем в училище живописи (теперь академия), Пастернакам дали квартиру во флигеле. Когда флигель снесли, их переселили в левое крыло главного здания, на четвертый этаж, Пастернак вспоминал закатное солнце над крышей почтамта, из-за которого выглядывала Меншикова башня. Ну, здесь тоже кипит другая жизнь.
Пробуждение творца начиналось с музыки и живописи. Мать будущего поэта Розалия Исидоровна Кауфман была замечательной пианисткой, ученицей Антона Рубинштейна. Отец Леонид Осипович Пастернак — знаменитый художник, иллюстрировавший произведения Льва Толстого, с которым был тесно дружен. Дух творчества жил в квартире Пастернаков на правах главного, всеми боготворимого члена семьи. Здесь часто устраивались домашние концерты с участием Александра Скрябина, которого Борис обожал. «Больше всего на свете я любил музыку, больше всех в ней — Скрябина», — вспоминал он впоследствии. Мальчику прочили карьеру музыканта. Еще в пору учебы в гимназии он прошел 6-летний курс композиторского факультета консерватории, но... В 1908 г. Борис оставил музыку — ради философии. Он не мог себе простить отсутствия абсолютного музыкального слуха. Юноша поступил на философское отделение историко-филологического факультета Московского университета. Весной 1912 г. на скопленные матерью деньги он поехал продолжать учебу в немецкий город Марбург — центр тогдашней философской мысли. «Это какое-то глухое напряжение архаического. И это напряжение создает все: сумерки, душистость садов, опрятное безлюдье полдня, туманные вечера. История становится здесь землею» — так Пастернак описывал полюбившийся навеки город в одном из писем на родину. Глава марбургской школы философов-неокантианцев Герман Коген предложил Пастернаку остаться в Германии для получения докторской степени. Карьера философа складывалась как нельзя более удачно. Однако и этому началу не суждено было осуществиться. Молодой человек впервые серьезно влюбляется в бывшую свою ученицу Иду Высоцкую, заехавшую вместе с сестрой в Марбург, чтобы навестить Пастернака. Всем его существом овладевает Поэзия.
Я вздрагивал. Я загорался и гас.
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, —
Но поздно, я сдрейфил, и вот мне — отказ.
Как жаль ее слез! Я святого блаженней.
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
В прощальном значеньи своем подымалась.
(Марбург)
Позже в автобиографической повести «Охранная грамота (1930) поэт попытался обосновать свой выбор, а заодно дать определение этой овладевшей им стихии сквозь призму философии: «Мы перестаем узнавать действительность. Она предстает в какой –то новой категории. Категория эта кажется нам ее собственным, а не нашим состоянием. Помимо этого состояния все на свете названо. Не названо и ново только оно. Мы пробуем его назвать. Получается искусство». Но искусство получилось не сразу. Пастернак пробовал писать прозу и стихи, видимо, с 1908 или 1909 г. Пастернак начал жадно следить за творчеством лучших поэтов-современников. Письмо к Штиху из Марбурга 26 июля 1912 г. показывает, что Пастернак достаточно хорошо себе представлял выходившие книги Вяч. Иванова, В. Брюсова, А. Белого, А. Блока, Ф. Сологуба и был своим человеком в московском книжном магазине «Образование» на Кузнецком мосту, где работал в это время отец писательницы Ирины Велембовской. Он просит новых и новых книг: «Поручи им послать это все (4 или 3 книги) мне сюда, в М<ар>б<ур>г, скорее т.к. через неделю я уезжаю». Вот как жадно следил за поэзией!
Появившись в Москве, Пастернак окунулся в поэтическую жизнь столицы. Например, в конце декабря 1912 г. он побывал на вечере Игоря Северянина в обществе «Свободной эстетики». В начале 1913 г., вернее всего, по инициативе Сергея Боброва, образовались литературная группа «Лирика» и одноименное издательство, ставившее своей задачей издавать книги участников группы. Бобров был ровесником Пастернака, сыном известного шахматиста-любителя, издателя первого в России шахматного журнала. Семья пережила разорение и распалась. Бобров зарабатывал на жизнь уроками и работой электромонтером. В письме к С. Дурылину начала февраля 1913 г., обсуждая стихотворения, которые можно включить в альманах, Пастернак впервые говорит о принципиальной для него разнице между «дилетантским прозябанием среднего порядка» и возможностью «работать... полно, серьезно и по-своему».
Так работать он смог над стихами своей первой книги в подмосковном древнем селе Молоди на старой Серпуховской дороге.
* * *
Родители Пастернака на лето 1913 г. снимают в качестве дачи усадьбу Молоди неподалеку от станции Столбовая Курской железной дороги в 60 километрах от Москвы (сегодня рядом — станция Колхозная). Борис поселяется здесь в первых числах июня. О своих впечатлениях он также писал друзьям. «Здесь ведь не дача, а большая усадьба Екатерининского времени, в нашей комнате большой письменный стол и стены темного бордо, и ко всему — комнаты безбрежны». (А. Штиху от 14 июля 1913 г.)
село Молоди, бывшая усадьба, которую посещал Борис Пастернак
Еще более восторженно обо всем окружающем — в письме Локсу 20 июня: «Но знаете, здесь прекрасно как-то свыше сил, и без обиняков и примечаний. Дом Екатерининского времени. Комнаты невероятно велики и тех уже размеров, когда несколько кресел у письменного стола, лампа и человек за книгой образуют отдельную, внутреннюю группу среди прочей пустыни. Но все же свою комнату делю я с братом. Правда, это не детская уже. Здесь неизреченно хорошо. Как мне поверить, что все это чудо "за моим подоконником" так же чудесно и у соседей, и дальше, и вероятно у Вас».
Позже Пастернак вспоминал о лете писания «Близнеца и тучах»: «Под парком вилась небольшая речка, вся в крутых водороинах. Над одним из омутов полуоборвалась и продолжала расти в опрокинутом виде большая старая береза.
Зеленая путаница ее ветвей представляла висевшую над водою воздушную беседку. В их крепком переплетении можно было расположиться сидя или полулежа. Здесь обосновал я свой рабочий угол. Я читал Тютчева и впервые в жизни писал стихи не в виде редкого исключения, а часто и постоянно, как занимаются живописью или пишут музыку В гуще этого дерева я в течение двух или трех летних месяцев написал стихотворения своей первой книги» («Люди и положения»).
Поражает, что Пастернак не называет по имени ни эту небольшую речку—перепруженную ныне Рожайку или почти пересохшую Молодку, не упоминает, что усадьба таит память о трагической судьбе давних ее обитателей, что на этих берегах развернулась летом 1572 г. решающая для судьбы Руси битва. Что это было — незнание или отсутствие у молодого философа того горячего интереса, который мы называем краеведческим, или обостренного чувства истории родины?
Сам Пастернак впоследствии свидетельствовал, что на «молодевской» книге «Близнец в тучах» сказалось чтение Блока. В 1946 г. он записал на полях I тома Блока (в более позднем, «алконостовском», издании) против стихотворения «Темно в комнатах и душно — /Выйди ночью — ночью звездной, /Полюбуйся равнодушно, /Как сердца горят над бездной...»: «Отсюда пошел "Близнец в тучах". ("Сердца и спутники"»). Но разве автор цикла «На поле Куликовом» оставил бы без внимания отзвук прогрохотавших над этой землей событий, доведись ему прознать про них?
Первый раз я попал в село Молоди хмурым днем вместе со съемочной группой телекомпании «Московия», чтобы рассказать о грандиозной и много значившей битве в окрестностях этого старинного села. В марте 1571 г. сорокатысячная орда крымского хана Давлет-Гирея, спалив Коломну, подошла к Москве и взяла столицу Ивана Грозного. В том же году хан, окрыленный победой потребовал у Грозного, озабоченного трудным ходом Ливонской войны и завершившего свою кровавую опричнину, отдать так трудно завоеванные Казань и Астрахань. В начале 1572 г. Иван Васильевич эвакуировал столицу. На сотнях возов из Кремля в Новгород были отправлены казна, архивы, высшая знать, в том числе семейство царя. Так что напрасно Грозного сравнивают со Сталиным (или наоборот) — Сталин в более грозной ситуации осенью 1941-го, когда враг рвался к Москве, сохранял стойкость и пресекал панические настроения высшей знати, оставался в осажденной столице, хотя промышленность, научные и творческие силы эвакуировал...
Летом памятного 1572 г., желая подкрепить свои требования силой, Давлет-Гирей двинулся на российскую столицу во главе огромной армии уже в 120 тысяч человек, в том числе 7 тысяч отборных янычар. Снова почти без потерь он преодолел Оку, и его войско несколькими крупными отрядами устремилось к Москве. Над Русским государством нависла угроза порабощения: уже родственники хана заранее делили Русь на улусы. Единственной силой, прикрывавшей столицу с юга, была 60-тысячная русская армия (в два раза меньше!) во главе с опальным князем Михаилом Воротынским, который разделил судьбу многих выдающихся людей эпохи Грозного: герой взятия Казани, в 1562 г. он был сослан на Белоозеро, а в 1566 г. весьма дальновидно прощен — льстецы и инородцы у царского трона не умели воевать за чуждое отечество.
На помощь полководцу пришла тысяча донских казаков с атаманом Мишкой Черкашениным. Тогдашние казаки были действенной силой! Русские полки поспешно бросились за неприятелем и настигли его у подмосковного селения Молоди. Грянула победоносная битва. Русские преследовали остатки крымцев до переправы через Оку, где был полностью уничтожен 5-тысячный их арьергард, охранявший ее. До Крыма добралось не более 10 тысяч воинов, кто-то считает, что в теплые края вернулось едва ли 20 тысяч воинов... Как бы там ни считали потери крымчаков, это была последняя крупнейшая битва Руси со Степью. Она поставила жирный крест на агрессивно-экспансионистской политике Крыма и Турции в отношении России и разрушила планы Турции по возвращению Среднего и Нижнего Поволжья в сферу ее геополитических интересов. Вот об этом рассказал я тогда в эфире — пустое сотрясение воздуха. Никому и дела до отечественной истории нет. Потом еще приезжал в это село, писал о нем и о битве в разных изданиях—ничего не стронулось. Холодной весной повез недавно сюда близкого человека, чтобы показать это замечательное место. Ничего не меняется в нем, только несколько особняков прибавилось. Все так же высится над Рожайкой скромный обелиск погибшим односельчанам, звонит храм у дороги, печально высятся крепкие стены разоренной усадьбы.
В местной школе осталось 120 ребят, а еще недавно было 220 школьников. Историческую усадьбу, в которой жил и творил Пастернак летом 1913 года, фирма «Хайтек-сервис» (глава — Красовский Александр Николаевич) хотела взять в аренду. Но усадьбу по федеральному закону нельзя сносить, а можно только реставрировать, что очень дорого. Хотя фундамент, по мнению экспертов еще 500 лет простоит.
В 2006 г. исполнилось 300 лет храму — юбилей скромно отметили. Батюшка живет в Протвине, но постоянно бывает в Молодях, и церковь открыта каждый день. С часовней в честь памятных событий и погибших русских воинов тоже пока не получается. Просто рок какой – то. Ее строительство окормлял о. Константин—настоятель Давидовской пустыни, он был убит грабителями. Эта смерть потрясла всю православную Московию, глава Чеховского района Недосекин трагически погиб в автокатастрофе, и дело встало. Закладной камень так и стоит сиротливо у дороги, но все равно и местность, которая помнит битву и река Рожайка, которую вспоминает Пастернак, и храм Петровского времени, и разрушенная усадьба времени Екатерининского с остатками парка весьма впечатляют. Я бывал в этом селе трижды, в разное время года, подолгу бродил здесь, снимал, но никаких экскурсионных групп не видел. А ведь сколько всего интересного, чтобы вспомнить лето в Молодях и то грозное и тихое пастернаковское!
Отправимся на север Подмосковья, по следам Пастернака, в пенаты, давно обжитые русскими писателями, в частности замечательной семьей патриотов — Аксаковых. Здесь, конечно, вспоминаются страницы главы рода из повести «Детские годы Багрова-внука». Характерно, что верный сын патриархального Замоскворечья, поэт и критик-почвенник Аполлон Григорьев в своих «Воспоминаниях» написал кратко: «Дед мой в общих чертах удивительно походил на старика Багрова...». И все — дальше распространяться не посчитал нужным, настолько ярко был выписан Сергеем Тимофеевичем этот крепкий, справедливый, предприимчивый хозяин, «по душе возвышенный старик», но и с чертами самовластного барства.
Этот образ — своеобразный оселок. Когда Осип Мандельштам пытался обозначить основы своего мироощущения, он через много лет тоже возвращается к классическому произведению Аксакова: «Никогда я не мог понять Толстых и Аксаковых, Багровых внуков, влюбленных в семейные архивы с эпическими домашними воспоминаниями. Повторяю — память моя не любовна, а враждебна, И работает она не над воспроизведением, а над отстранением прошлого». В этой принципиальной, коренной установке заключается вся разница между славянофилами и западниками, патриотами и космополитами. Навесь хоть какие идеологические ярлыки — каждый понимает, о чем идет речь: ведь главное — любовна или враждебна твоя память. Заметим, кстати, что Мандельштаму, как и Бродскому, тоже поставили памятник в Москве, хотя они ее не любили!
Электричка останавливается на платформе Абрамцево, и сразу после ее отхода с головой накрывает тишина, спокойный мир природы. С трудом находишь тропинку и полинявший маленький указатель на столбе: «К музею Абрамцево». Дорога ведет мимо захламленного оврага и леса, по разрушающемуся мостику, выводит к мутной Воре и оживленному шоссе, которое и приводит к музею.
Упершись в могучий забор, неприятно вспоминаешь, что скандал вокруг усадьбы «Абрамцево» продолжался долго, обрастал новыми подробностями. На территорию «Абрамцево» журналистов старались не пускать. Но я пошел в другое селение.
Полевая дорога ведет вдоль забора, а потом над оврагом к селенью Мутовки над Ворей. Здесь снимал дачу уже другой Пастернак, отличный от поэта, жадно писавшего в Молодях. Действительное «лица необщее выраженье» было обретено в третьей по счету книге — «Сестра моя—жизнь» (1922). Неслучайно, что с нее Пастернак вел отсчет своему поэтическому творчеству. Книга включила стихи и циклы 1917 г. и была, как и год их создания, поистине революционной — но в другом, поэтическом значении этого слова:
Это — круто налившийся свист,
Это — щелканье сдавленных льдинок,
Это — ночь, леденящая лист,
Это — двух соловьев поединок.
(«Определение поэзии»)
Новым в этих стихах было все. Отношение к природе — как бы изнутри, от лица природы. Отношение к метафоре, раздвигающей границы описываемого предмета — порой до необъятности. «Действие Пастернака равно действию сна, — писали Цветаева. — Мы его не понимаем. Мы в него попадаем. Под нем попадаем. В него — впадаем... Мы Пастернака понимаем так, как нас понимают животные». Любой мелочи сообщается мощный поэтический заряд, всякий сторонний предмет испытывает на себе притяжение пастернаковской орбиты. Это и есть «все во мне», В деревню Мутовки можно идти и берегом Вори, но, во-первых, мешает железный забор, которого не было в прежние дачные времена, во-вторых, помутневшая река вьет причудливые петли. Поэтому лучше идти по прямому пути, мимо бывшего дома отдыха «Абрамцево» и минуя поля, оставив справа деревню Быково, войти в Мутовки. Деревня стоит на высоком крутом берегу Вори в зарослях бузины и черемухи. Мутовки впервые упоминаются в 1586 г. как пустошь, входили в состав поместья Якова Волынского. В 1657 г. принадлежали патриарху Никону, который поселил на ее территории крестьян-белорусов. Летом 1927 г. Пастернак приехал с женой Евгенией Владимировной и четырехлетним сыном Женей в деревню. Остановился в доме № 14, занимал его переднюю часть и террасу. Езда на дачу по Северной железной дороге и прогулки с сыном в лес воскрешали воспоминания детства. Пастернак писал 13 июля сестре в Мюнхен:
«Жаркий летний полдень. Встали, как часто в последнее время, в седьмом часу. После чаю с Женичкой отправились в лес за соседнюю деревню. Он — на обрыве, место называется Маланьина юра. Сейчас пора покоса, ты догадываешься, чем дышит ветер... Мы пошли по ягоды. Помнишь свое младенчество? Вызови его в памяти, и ты вживе увидишь Женичку с корзиночкой в руке и со страстью в глазах, тонущего на корточках в густой сочной траве, глушащей пни и кочки на этой полосе прошлогодней лесной порубки. А в ней не менее милые тебе крупные зернистые рубины измлевшей от зрелости земляники».
Дом Гаврилы Михайловича Веденеева так и стоял на краю крутого берега Вори, откуда открывался тогда чудесный вид на протекающую внизу реку, на холмистые окрестности, на вздымающийся кверху гребень леса. Теперь пойма, конечно, застроена. Именно здесь родились стихотворения «Сирень», «Ландыш», «Приближение грозы» и другие. В эти годы в Мутовках было 24 двора и 134 жителя, которые берегли окрестные березняки.
Дачу в соседнем Спасском некоторое время снимали: известный московский доктор Штих и присяжный поверенный Виноград. Эти семьи были связаны родственными узами. Старший сын доктора Штиха Шура — ближайший гимназический приятель Бори Пастернака. Но не он в первую очередь привлекал сюда друга, а его двоюродная сестра Лена Виноград. Она впоследствии стала главной героиней книги «Сестра моя — жизнь». По-видимому, юный Бори Пастернак не мог разобраться в своих чувствах; да и объектом его влюбленности была девочка на целых пять лет моложе своего «туманного» обожателя. Вот уж поистине — лирическая героиня.
В 2007 г., к 80-летию пребывания Пастернака в Мутовках, в издательстве «Все для Вас. Сергиев Посад» вышла в свет книга под названием «Пастернаковское лето». В книге описана истории возникновения поэтических Пастернаковских праздников, даны фотографии и иллюстрации и опубликованы произведения поэтом нашего края, победителей конкурсов «Пастернаковское лето». История появления Пастернаковских праздников ведет отсчет с лета 1987 г., когда на Цветаевском празднике поэзии в Александрове побывали члены Клуба любителей поэзии при Хотьковской библиотеке. Тут-то и озарило их, что Хотьково тоже имеет право иметь свой праздник поэзии — поэзии Бориса Пастернака.
Вернемся к прозаическому описанию путешествия. На дороге между Мутовками и Быковкой разговорился с пожилыми женщинами. Они мне рассказали, что наследник дачи «Юрка Веденеев», как они его по-свойски называют, 1928 г. рождения, Пастернака он вряд ли помнит: «Жалко, что не застали, он бы дом внутри показал. Наверное, в магазин ушел. Плохо, что своего магазина нет. Почитай, в каждом из 33 домов живут старожилы, пожилые люди, если это не дачи новых воров. Мы-то свое доживаем, деревня исчезает...» В Абрамцеве есть шикарная по местным меркам гостиница «Галерея». Конечно, хорошо бы пожить в этих осененных духом гениев краях, но расценки не по карману писателю.
* * *
Переделкино — знаменитое литературное место, оно таковым и официально названо, что подчеркивает плакат о наличии туг заповедной зоны. В этой «заповедной зоне» идет безоглядное строительство от нового храма на кладбище до коттеджного поселка, который начисто съедает пастернаковский пейзаж.
История Переделкина восходит к XVII веку, когда здесь располагалась деревня Передельцы, которой в разное время владели Леонтьевы, Долгоруковы, Самарины. С прокладкой железной дороги здесь на 18-м километре устраивается платформа, а рядом с ней возникает дачный поселок, получивший название Переделки. Самариным также до революции 1917 г. принадлежала усадьба Измалково. Сама усадьба сохранилась частично: в ней до 2002 г. находился отличный детский санаторий. Потом детишек-сердечников выкинули, и пошла борьба за землю и собственность. В настоящее время реконструкция усадьбы законсервирована.
В 1934 г. по совету М. Горького правительство выделило земли усадьбы под постройку городка писателей на правах безвозмездного и бессрочного пользования. Все, что связано с писательским городком, было поручено курировать Литфонду СССР. За несколько лет но немецким проектам построили 50 двухэтажных деревянных дач. Первыми обитателями переделкинских дач стали А. Серафимович, Л. Леонов, Л. Каменев, И. Бабель, И. Эренбург, Б. Пильняк, Вс. Иванов, Л. Кассиль, Б. Пастернак, И. Ильф, Е. Петров. После войны поселок разросся. Здесь поселились В. Каверин, Н. Заболоцкий. В Переделкине жили А. Фадеев, К. Симонов, позднее В. Солоухин, Е. Евтушенко, Р. Рождественский, А. Жигулин, А. Вознесенский, Б. Окуджава, Б. Ахмадулина, Л. Ошанин. Из этого беглого и неполного перечня писательских имен очевидно, что Переделкино связано со всей историей литературы 30—90-х гг. XX века. На кладбище в Переделкине похоронены писатели Б. Пастернак, К. Чуковский, Л.К. Чуковская, А. Тарковский, В. Звягинцева, недавно появилась могила М. Алексеева, а потом моего учителя и старшего друга В. Бокова, творчество которого так ценил Пастернак.
В свободную минуту поэт Борис Пастернак любил гулять по писательскому поселку Переделкино, смотреть на лес, на поле, за которым горели золотые купола Преображенского храма в Лукине, пойму реки Сетунь.
Кстати, в этом храме, облюбованном потом солнцевскими братками, я крестил свою внучку Олю и племянницу Ирину. Весь обряд крещения, который тщательно и по полному чину проводил о. Матфей, я снял для телепрограммы «Русский дом». Интересно получилось: старшую внучку крестил в славном Переделкино, а младшую — в храме Николы в Кузнецах, где отпевали Ахматову. Как-то и на семейных памятных днях лежит сиреневый отсвет поэзии...
Теперь рядом со старым храмом и соседней резиденцией Святейшего патриарха в Переделкине строится огромный храм новодел. Зачем такое скопление и роскошное излишество? Kак бы нам сберечь храм природы и культуры? Ведь даже сосны вдоль дороги со станции, воспетые Пастернаком, начинают падать. Еще недавно посетители дома-музея имели возможность полюбоваться тем же пейзажем, что поэт, автор «Доктора Живаго». Все эти красоты исчезают за синим забором и фасадами роскошных загородных особняков — новым символом богатства и общественного положения в современной России...
«Что я буду показывать посетителям музея? Крыши этих «дворцов"? Отсюда даже не будет видно церковь, рядом с которой он похоронен», — говорит Наталья Пастернак, невестка поэта. Неутомимый Караулов посвятил целую программу уходящему Переделкину. Председатель Литфонда Иван Переверзин, который сам, по упорным слухам, продал землю двух писательских детских садов, сетовал, что уже от 57 переделкинских га после всех межеваний и самозахватов осталось 44 га, а Игорь Волгин рассказал такой характерный эпизод. Он подошел к строителям одного из сорока возводимых коттеджей на поле, воспетом Пастернаком и Заболоцким, и спросил: «Кому строите?» — «А, не знаем, не видели: ему говорят, еще три года сидеть».
Вот она, новая «элита» заповедного места — мифа национальной культуры! Все их богатства были нажиты неправедным путем, а не трудом во благо других, который так высоко ставил Пастернак. Как вспоминали мы в предисловии, невозможность после революции прокормиться профессиональным трудом ни отцу-художнику, ни сыну-поэту толкнула их на поиски иных путей. Необходимым подспорьем и выходом из тупика стала работа на земле. Летом 1918 г. родители с сестрами жили на даче у издателя А. Штибеля, в бывшем имении Корзинкино, в 20 минутах ходьбы от Очаковской платформы по Киевской железной дороге. То есть по пути к Переделкину. Весной подняли и засеяли небольшой огород и в предчувствии голодной зимы растили овощи и картошку. Конечно, от тех дач да делянок не осталось и следа, дымят трубы огромной Очаковской ТЭЦ, но письма Леонида Пастернака остались.
Дом-музей Б.Л. Пастернака в Переделкине был открыт в 1990 г. к столетнему юбилею Б.Л. Пастернака, в доме, где он жил с 1939 г. со своей кончины в 1960 г. Здесь все очень скромно: несколько рисунков, самовар, книги (хотел сфотографировать для книги — потребовали деньги!), но все это сохраняет в себе ту обстановку, в которой были написаны его известнейшие стихотворения, роман «Доктор Живаго». 30 мая проходит день памяти Бориса Пастернака. Много почитателей его поэзии приезжает в Переделкино, на могилу поэта. Сегодня, когда открыты практически все источники, о Пастернаке написано и сказано почти все. Но жизнь поэта — всегда загадка, тайна, к которой можно прикоснуться в музее.
В Интернете натолкнулся на такую рекламу дома отдыха «Переделкино» (не мог понять — это дом творчества так называется или бывший кардиологический санаторий): «Лечебный курс, который мы вам предлагаем, длится пять дней. У вас не получится забыть, что Вы находитесь в исторически-культурном, элитном центре Подмосковья.
К Вашим услугам: Дом-музей Б. Пастернака, Б. Окуджавы, К. Чуковского.
Вы можете посетить художественный памятник русской архитектуры XVI—XVII вв. Преображенскую церковь. На территории дома отдыха "Переделкино" находится богатейшая библиотека.
Для любителей активного отдыха имеется: Ресторан с живой музыкой...»
Показательно: музеи «к вашим услугам», «живая музыка» в ресторане «Дети солнца», открытом отпрыском народной артистки Инны Чуриковой. Этим «детям солнца» наплевать, что гремящая музыка мешает работать редким писателям, приезжающим сюда по путевкам с небольшой скидкой. Переделкино умирает, и ничего удивительного, что не так давно была осквернена могила Пастернака. На надгробном памятнике были сожжены кладбищенские венки, в результате чего он был залит расплавленной пластмассой и закопчен. Как рассказала журналистам директор музея поэта Наталья Пастернак, директор подмосковного кладбища считает, что это сделал «кто-то из местных ребят». Сразу, конечно, засквозили и спекуляции на тему «русского фашизма» с намеком на национальность Пастернака. Но внучка поэта так сказала о деде в одном из интервью:
— Знаете, про Пастернака часто говорят, что он был самый русский поэт из всех, которые жили на земле. Надо понимать, что он был еврей, но очень не любил тему еврейства и никогда не хотел ее обсуждать. Почувствовать русскую землю в 30-е годы еще было возможно, потому что Переделкино не было тогда элитарным дачным поселком, а просто было частью деревенской подмосковной жизни. И вот тогда он всерьез начал узнавать ту самую Россию, о которой всю жизнь писал. Он действительно был влюблен в народ. И это не было «толстовством». Идея «толстовства» если в нем и была, то шла скорее от сердца, нежели от головы.
Очень многие упрекали Пастернака в нарочитой, картинной, показной любви к земле и народу, говорили, что он играет в народ, но эта любовь была подлинная. Он переехал в Переделкино в конце 30-х гг., когда был очень счастлив, и это был уже зрелый человек. Он слишком много жил в городе, уже насытился Москвой, насытился большим мегаполисом и понял, что все соблазны города ему уже неинтересны. Он не был светским человеком, он терпеть не мог все эти выходы в свет и мероприятия. И это очень логично, что к концу своей жизни он пришел к истинной любви к своему народу. Он действительно всерьез очень любил русских людей, русскую землю, и его любовь к огородничеству, к работе в поле тоже очень подлинна. Это давало ему силы и вдохновение для работы...
Дало бы такое вдохновение нынешнее Переделкино? Сильно сомневаюсь. Родились бы сегодня строки «На ранних поездах» — сомневаюсь еще больше. Вот как он писал о попутчиках раннего январского поезда:
Сквозь прошлого перипетии
И годы войн и нищеты
Я молча узнавал России
Неповторимые черты.
Превозмогая обожанье,
Я наблюдал, боготворя.
Здесь были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.
В них не было следов холопства,
Которые кладет нужда,
И новости и неудобства
Они несли, как господа.
Нужда и черты холопства положила, и господа сегодня в электричках — на ранних поездах — в Переделкино не ездят...
Бобров, А.А. Литературные усадьбы России / А.А. Бобров.- М.: Вече, 2016.- С. 239-255.: ил. – (Гордость Отечества) (12+)