НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ МАРАХОВСКИЙ
(р. 1951)

    Мараховский НиколайВнутри писателя и поэта Николая Мараховского находится подобие магнитного стержня, к которому притягиваются события, истории и ждут своего воплощения в слово.
    Распахиваются кладовые памяти и становятся стихами, рассказами, книгами.
  Возможно, это писательский зуд, а возможно, беспокойство о том, чтобы не «порвалась связь времен»… Так можно сказать о Николае Мараховском, не вдаваясь в подробности.
   Основателен, ненавязчив, ироничен, сжигаем жаждой поделиться сокровищами своей души. Книги – это тоже стремление, только выраженное в печатных строках. Да и профессия обязывает. Защитник Отечества всегда на страже. Стремится уберечь, сохранить, преумножить.
З. Хадыкина, библиотекарь

О себе:
    Родился 18 июля 1951г. в Харьковской области на Украине, в крестьянской семье. По окончании десятилетки работал слесарем на заводе. В 18 лет поступил в Ярославское военное финансовое училище, которое окончил в 1972 году. В дальнейшем действительную военную службу офицером проходил в военных округах СССР и за границей. Уволился в запас в 1995 году в звании подполковника. Последнее место службы  - г. Пятигорск Ставропольского края. Имею сына Алексея и внуков: Никиту и Елену.
  С 2005 года, аккумулируя пережитое и стараясь выразить свое личное отношение к настоящему, пытаюсь как можно понятнее донести все это до читателя. Огромную разноплановую роль в моей жизни сыграли две женщины – это армия и женщина от природы.
    В настоящее время на пенсии. Проживаю в Азове.

СТИХОТВОРЕНИЯ ДЛЯ ДЕТЕЙ

ЖИРАФ                      

По жаркой Африке гуляет
Пятнистый важный великан.
Под ним машины проезжают,
А шея – длинная, как кран.

                        ЁЖ

Бух! В овражек,
Бум! В пенёк,19 11 2016
С горки катится клубок.
Весь такой колючий,
Что его не трожь!
Кто ж такой живучий
Оказался? Ёж!

                        АПРЕЛЬ

Звенит прозрачная капель,
И рыхлый снег под солнцем тает,
От сна природу пробуждает,
А значит, к нам пришёл апрель.

                         ПЧЕЛА

Трудолюбивая пчела
С утра до вечера в делах.
Летит на поле через яр
Добыть целительный нектар.
Добычу в улей принесёт
И превратит в целебный мёд.

                    ДЕД МОРОЗ

Удалая тройка мчится,
Колокольцами звенит.
Снег порошею клубится
Из-под кованых копыт.
Сани знатные, бесспорно, –
Разукрашены резьбой,
В них сидит старик проворный
С длинной белой бородой.
Шуба царская на диво,
Шапка синяя на нём,
А вокруг искрится иней
Чудным радужным огнём.
Он исполнит все капризы,
Он подарки всем припас:
В них приятные сюрпризы –
Будь у ёлки в звёздный час!

                         СНЕЖИНКА

С тучки спрыгнула снежинка-
Маленькая, как пушинка.
Покружилась, полетала;
Долго падала - устала.
Села на мою ладонь,
А ладонь ей что огонь;
Как всегда обыкновенно-
Вдруг растаяла мгновенно.

                        ЗАЙЦЫ

Хитрые зайцы-
Косые красавцы!
Капусту скромсали,
А ведь не сажали!

                  ПРОЩАЙ, ДЕТСКИЙ САД!

На первый взгляд мы просто детвора:
Но стали мы взрослее, чем вчера.SNV11621
Росли мы в детском садике,
Росли цветы в рассаднике;
Сегодня выпускной у нас. Ура!
Пройдёт ещё немного летних дней,
И встретим мы своих учителей.
Серёжки и Наташки, мы будем первоклашки;
За партой посидеть бы поскорей.
Мы научились петь и рисовать,
И вилку, ложку правильно держать.
Науку по букварикам мы грызли как сухарики;
Наш детский сад мы будем вспоминать.

                   ЧЕРЕПАШЬИ КАПРИЗЫ

«Ох! Как трудно,
Ох, как тяжко
Панцирь на себе таскать,
Лучше б я была букашкой
И легко могла летать».
Вот наивная Тортилла,
Размечтались Вы о чём.
Вас бы жаба проглотила
Или кто-нибудь ещё.
Оставайтесь черепахой
И живите триста лет,
Под тяжелою рубахой
Вам не страшен белый свет.

                 КОЛЫБЕЛЬНАЯ ВНУЧКУ

За окошком месяц светит,
В небе звёздочки зажглись.
Спать пора ложиться детям,
Вот и ты ложись малыш.
Спи мой маленький мужчинка,
Дорогой мой человечек,
Спят штанишки, спят ботинки,
Спит на грядке огуречик.
Спят машинки под кроваткой,
Мишка плюшевый сопит.
Сон твой будет крепким, сладким-
Всё с тобою рядом спит.
Спи родимый внучек, спи,
Ты у нас такой один.
И во сне скорей расти,
Будешь сильным и большим.
Пусть тебе приснится сказка:
Зайка серый и лисичка,
Медвежонок на салазках,
Ряба-курочка с яичком.
Травка спит, и спит улитка,
Птички спят, и спит сверчок.
Спи, мой маленький Никитка,
Спи, любимый мой внучок.

           РЕЧЕНЬКА

Реченька широкая,
Гладью синеокая,
Светлая до донышка,
Хоть и глубока,
И траву высокую,
Камыши с осокою
Нежит тихая волна,
Свежести полна.

                 ТРЕХЦВЕТНАЯ КОШКА

Пройдёт - не услышишь,
Лежит - не заметишь,1
На клетчатом диване
Трёхцветный бугорок.
Ни коврик, ни подушка,
Так сразу не ответишь,
Есть вроде хвост и ушки-
Что ж это за зверёк?
Весь день на подоконнике
Лежит, глядит в окошко,
Под нос себе мурлычет –
Не вру, не вру, не вру...
А ночью заберётся
Под рваное лукошко
И будет караулить
Мышиную нору.
И если в вашем доме
Такое поселилось
Животное трёхцветное-
Вам очень повезло.
Блаженство и покой
К вам снова возвратились,
Вселилась доброта
И убежало зло.
О ком я так усердно,
Подробно повествую,
Вы сами догадались,
Увлёкся я немножко...
Пушистую, трёхцветную,
Красивую такую;
Везде, на всей планете.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ВНУЧЕНЬКЕ

За лесом скрылось солнышко,
И катится луна,
Под звёздным небом ноченька
Вся тайнами полна.
Туманом укрываются
Некошены луга,
И тихо нежит реченька
Прохладой берега.
Спит слоник гутаперчивый
И кукольная знать,
Все девочки и мальчики
Давно легли в кровать.
Ах, ноченька ты, ноченька!
Царица сладких снов!
Прими святую пленницу
Без видимых оков.
Закрылись глазки сонные,
И носик засопел,
Пусть будут сны прекрасными
Началом добрых дел.

                УМИРОТВОРЕННОСТЬ

Бледная луна прячется за тучи,
Сонная река в блеске серебра.
Почивает мир - хрупкий и могучий,
И порхают сны счастья и добра.

                   ЖИЛ-БЫЛ ПЁС

Жил-был умный добрый пёс,
Рыжий, не в породе.
На подворье службу нёс
При любой погоде.
Знал надёжный часовой
Все свои посты,
Сад со стриженой травой,
Камни и кусты.
Острый глаз и острый слух –
Не ходи чужой!
Острый зуб и острый нюх –
Стой за той межой.
Но однажды хитрый лис
Среди бела дня
Щель в курятнике прогрыз
И курей гонял.
Пёс наш рыжий, рыжий лис:
Завязался бой.
И в один клубок слились
Враг и часовой.
Клочья шерсти на зубах,
Визг, скрепят клыки;
И, испытывая страх,
Лис сбежал в дубки.

           НАЗОЙЛИВАЯ КВАРТИРАНТКА

На бордюре сидя, кот,
Чешет лапою живот:
В его рыжие меха
Поселилась жить блоха.

                      КОШКА

Серая кошка
Спит у окошка,
Высунув в форточку
Сонную мордочку.

                       ЗАГАДКА

Кто проснется раньше всех?
Кто сметёт с порога снег?
Кто почистит тротуары?Мараховский непридум. истории
Знают это млад и старый.
Он всегда с большой метлой.
Ровно в шесть, как часовой.
Глянь в окошко - чистый дворик
Это всё проделал…………

                       ЗАГАДКА

На стене висит избушка,
В ней живет одна кукушка,
Вместо окон циферблат,
Стрелки-усики висят.
Что-то тикает в избе,
Вроде птицы нет нигде,
Но кукушка начеку:
Каждый час кричит «ку-ку!»

ПРОЗА

 Мараховский, Н. Непридуманные истории /Н. Мараховский; ред. Н.М. Щербина, З.Е. Хадыкина; комп. верстка А.Г. Погодиной. – Ростов н/Д: ЗАО «Книга», 2013. – 128с. – 100 экз. (Сборник рассказов, основанных на реальных событиях.)

НЕПРИДУМАННЫЕ ИСТОРИИ ДЛЯ ДЕТЕЙ

Автограф на память

    Много лет мы с неразлучным другом детства Санькой хранили эту историю втайне, боясь насмешек односельчан. Лет по десять от роду было нам тогда: самое время шухарить.
    Сразу за нашим селом, на пустыре, у давно заброшенного песчаного карьера высадили молодой лесочек. Декоративные саженцы были еще совсем маленькими, чтобы земля дала больше пользы, между лесополосами целину вспахали и засеяли бахчевыми культурами.Мараховский непридум. истории оборот обл.
     Меж пацанов прошел слух, что арбузы там вырастут вроде кабачков, только больше. Не успела еще семечка прорасти, а объект уже стал для нас зоной особого внимания. Мы терпеливо ждали результат и регулярно наведывались: в летнее время у подростков достаточно свободного времени.
   В июне, когда полосатенькие зеленые пупыри расперло и они своим брюхом достаточно заметно замаячили над ботвой, - выставили охрану. Сторожей было двое. Они посменно несли вахту. Одним из них был мой родной дядя по маминой линии, звали его Николай Иванович. Я очень обрадовался и сказал Саньке, что бахча теперь наша.
   Уже ближе к сроку созревания арбузов мы нанесли дипломатический визит в соломенный шалаш – сторожку. Николай Иванович сразу нас раскусил и, ехидно улыбаясь в рыжие усы, заключил:
     - На разведку пришли, значит! - Вроде бы не обращая на нас особого внимания, снял с гвоздя двустволку и стал ее чистить.
     - А что, у вас и патроны есть? – спросил я дядю.
     - А как же, видишь, вон, висит патронташ, набит патронами в полной мере, - на всех хватит.
     – На кого это на всех? – спросил я наивно.
     - Да на зайцев, на зайцев, они тут по бахче скачут по утрам. А, может, еще для кого-то, – ухмыляясь, молвил сторож и пугнул нас ружьем. Мне сразу стало ясно: дело пропало, так легко эту ягоду отведать нам не придется. Значит, надо будет добыть ее другим способом. Несолоно хлебавши мы пошли в карьер и, недолго думая, разработали секретный план действий.
    В чаще старой лесополосы срубили несколько стройных молоденьких акаций и, с помощью складного ножа обработав их, получили трехметровые палицы на манер черенков для метлы. К одной, с помощью проволоки и изоленты, приварганили старый кухонный нож, заточенный с обеих сторон, а к другой – железный крюк, похожий на кочергу. Арбузно-дынная огудина разрослась и приползла к самому краю карьерного обрыва.
   Сперва мы, высунув головы из карьера, обозрели место будущих действий, уточнили координаты интересующих нас объектов, затем провели практические испытания орудия добычи: Саня вылез из карьера, ползком продвинулся немного вперед, пикой срезал зрелую дыню, а я с помощью кочерги подтянул ее к себе. Инструмент работал безотказно.
     Правды ради надо сказать, что мой дядя был крайне грубым, ему было все одно: человек перед ним стоит или какая-либо скотина, всех крыл матерной бранью. Но своего никогда не упускал. Был скупым и к чужому добру просто жаднючим.
     Однажды поздним июльским вечером мы с Саней гоняли на велосипедах по хорошо укатанной грунтовке. Проезжая мимо бахчи, заметили стоявшую у шалаша бричку, запряженную лошадьми. Бросив велосипеды на обочине, подкрались поближе к сторожке и стали свидетелями откровенного воровства: сторож в паре с сыном грузили арбузы и дыни в бричку. Ага! Значит тебе можно, а нам кукиш? Ну, погоди, дядя.
      На следующее утро ни свет ни заря, когда на травах серебрилась студеная роса, мы «атаковали» бахчу с тыла из «пристреленного» места со стороны карьера. Но хитрые сторожа крайние арбузы и дыни сорвали, и нам пришлось выдвигаться на новые позиции, метров на десять.
     «Ну, ничего. Часовой наверняка спит», – так мы меж собой полагали.
     Дело пошло: работая строго по-пластунски, мы скатали с десяток дынь и арбузов. Но впереди, меж молоденьких деревьев и бурьяна, лежали огромные длиннющие арбузы. Глаза загорелись азартом, соблазн стал непреодолимым.
     – Саня, что будем делать? Опасно: шалаш недалеко. Может, ну их. Хватит на сегодня.
     – Нет! – ответил друг, – Оставлять этих красавцев нельзя, сторож сопрет все равно.
    Увлеченные делом, мы забыли о предосторожности и нарушили маскировку: Саня приподнялся, пригнувшись, рванул к цели, я - за ним. Но, когда корячились, зацепили веточки, а они вдруг звонко запели: «Динь! Динь!» - сработала сигнализация. Словно вросшие в землю мы, не дыша, лежали на животах и слушали тишину. Вроде тихо, кажется, - пронесло. Только я протянул руку к арбузу, как лохматая собака совсем рядом звонко и яростно залаяала, словно сработала тревожная сирена.
     До сторожки - метров пятьдесят, до карьера - двадцать пять. Не сговариваясь, мы почти синхронно рванули в яр. В тот же миг среди утренней тишины прозвучал мощный ружейный залп.
     Меня что-то больно кольнуло сзади в мягкое место. Я еще подумал: «Наверное, веточкой хлестнуло». Но боль нарастала, и я от этого бежал еще быстрее. Прыгнув с обрыва, кубарем скатился по рыхлому песку вниз, в камыши. Где-то рядом жалобно охал мой дружок. Тронув рукой больное место, я обнаружил кровь и мелкие полупрозрачные кристаллики: сволочь, солью стрелял и, наверняка, дуплетом.
    Свои оголенные, круто посоленные зады мы опустили в реку и сидели в ней, как репа в огороде, часа четыре, пока боль не сошла на нет. А затем нас одолел смехораздирающий приступ. Катаясь по песку, мы хохотали до боли под солнечным сплетением.
     Жаловаться на сторожа мы не стали – сами были грешниками. За воровство отцы нам бы вставили по первое число!
     Так на моем седалищном месте родной дядюшка, царство ему небесное, оставил автограф на вечную память.
   Нынче - что! А когда был помоложе, то, как медосмотр или какая-либо медкомиссия, так доктора донимали вопросом о природе происхождения шрамов на неприличном месте. Приходилось им все выкладывать, после этого - их самих хоть обследуй. Смеялись все до коликов и просили пересказать еще раз.

Божья кара

      Сегодня без особых проблем можно купить в магазине домашний инкубатор. Хоть на пятьдесят, хоть на сто яиц! А вот лет сорок тому назад об этом люди только могли мечтать. Нет, нет, инкубаторы были, но только промышленные, огромные. Размещались они в городах или больших поселках, по два-три на район. Для селян это было неудобно из-за отдаленности и поэтому, почти повсеместно птицу разводили старым деревенским способом: посредством курицы-наседки.
     В конце марта Сашкина мать подложила двум квохтухам по восемнадцать яиц. Процесс пошел. Хозяйка постоянно наблюдала за наседками, контролировала состояние яиц. Такая процедура всегда происходила одинаково: при появлении хозяйки наседки возмущенно квохтали, даже повышали голос, пытаясь клюнуть в руку, но все же уступали гнездо.
      Двум закадычным корешам - Кольке и Сашке - это действо всегда доставляло удовольствие. Наблюдая в дверную щель сенника, они сначала ехидно хихикали, а затем взахлеб ржали над квочками. Но в щель невозможно было увидеть самого главного: как хозяйка «колдовала» над яйцами, так как сидела она спиной к двери. Любопытство не давало покоя пацанам.
     И вот однажды, подгадав момент, они заранее зарылись в сено и стали ждать. Хозяйка пришла. Отсадив в сторону возмущенную наседку, поочередно брала каждое яйцо в руки и внимательно рассматривала, подносила к уху, прикладывала к щеке и бережно укладывала обратно в гнездо. Все же несколько яиц забраковала и выбросила на помойку.
       С чувством неудовлетворенности «шпионы» покинули сенник. Колька дома подробно расспросил у отца о загадочных манипуляциях тетки
Раисы. На следующий день передал информацию другу. Санька отреагировал на новость равнодушием, и тема была закрыта.
     Но по истечении нескольких дней у «разбойников» в одночасье появилось страстное желание самостоятельно провести экспертизу кладки. Ситуация складывалась как нельзя лучше: Сашкины родители на работе, глуховатая бабка Феня на кухне занята обеденной стряпней, -свобода действий обеспечена. Вперед! Прогнав наседку, «эксперты» приступили к «ответственной» работе. Сашка подавал, а Колька, поднося яйцо к струившемуся сквозь щель солнечному свету, начинал «сложную» процедуру: «опытным» глазом смотрел, неоднократно переворачивая яйцо, туда-сюда болтал его над ухом и даже нюхал. Затем, для важности, делал короткую паузу, как бы обдумывая момент, и выносил свой вердикт. За полчаса «кропотливой» работы были забракованы все яйца первого гнезда.
      А тем временем прибежала обиженная курица. Обнаружив пустое гнездо, впала в истерику и стала орать так, словно ей голову отворачивают. Бегала по сараю, махала крыльями и квохтала, словно охала и ахала горемычная бабка.
      Сорванцы настолько были увлечены своим «грязным» делом, что не заметили, как Сашкина мать пришла на обед. Лишь когда она позвала сына к столу, пацаны ретировались с места преступления. Напуганные, впопыхах бросили кладку в сено, но одно яйцо все же выпало из Сашкиных рук точно в гнездо. Не без помощи предательского крика квочки пропажу яиц обнаружили сразу. Сашка все свалил на хорька. Мать вроде бы поверила сыну, но в конце дня все же проверила сенник и обнаружила уже холодные брошенные яйца: зародыши погибли. Мгновенно вся улица узнала, что натворили маленькие изверги: в соседних дворах шла очень громкая порка. Колька пытался «выйти сухим из воды», но, при виде широкого ремня с пряжкой в руках отца, сразу же раскололся. Единственное оставшееся яйцо сразу же подложили второй наседке. Багровые рубцы и синяки на детском теле скоро рассосались и сошли на нет. Все, как бы само самой, стало забываться.
      В апреле вылупились желто-оранжевые цыплята и уже через неделю стайкой вовсю носились по подворью за мамой-квочкой. Но один самый крупный цыпа держался особняком, отдельно от семьи. Странный был какой-то: то в корыте с водой тонул, то проваливался в яму, громче и чаще всех пищал. А через месяц из цыпы вырос петушок-красавчик, крепенький и  горластый. Он был настолько наглый и дерзкий, что на весь курятник его одного хватило бы. Вдоволь поиздевавшись над своими юными собратьями, стал побивать и соседских. Из соседних дворов в него летели палки, камни и проклятия, а ему - все нипочем. Взлетал на сарай и орал в свое еще не распетое горло. К осени Петя превратился во взрослого красивого кочета. Яркий гребешок и аккуратно подвешенные серьги на фоне пестрого шикарного оперения прибавляли ему грациозности и привлекательности. Петух важно вышагивал и всегда горделиво, высоко держал клюв. Старый петух, признав в нем сильного соперника, без боя уступил лидерство. Петя стал главой куриного гарема.
      Необычайная прожорливость, дерзость и излишняя кукарекость куриного вожака вызывали неприязненные чувства у Сашки, и он периодически охаживал Петю ивовым прутом.
      Но однажды случилось невероятное. Сашка в очередной раз хотел осадить прыть птицы, а Петя пошел на парня в контратаку. Подпрыгнул, словно пружина, распустил крылья, нахохлился, что-то булькая, боченясь, стал наступать на Сашку и вдруг, воинственно кудахтая, словно коршун бросился на пацана. Испугавшись, Сашка бросился бежать от «агрессора», а тот сзади вскочил мальчику на голову и несколько раз клюнул в бровь. Отчаянный детский крик и истеричное кудахтанье взбесившегося петуха, словно тревожная сирена, разорвали тишину. Первым на помощь прибежал сосед дядя Вася и отбил Сашку у петуха. Сельский фельдшер, зашивая разорванную бровь, заметила, что мальчику очень повезло: петух метил в глаз да, видно, промазал. В тот же день драчуна пустили в расход.
       Прошло какое-то время. Швы давно сняли, зарубцевалась рана, но остался очень заметный шрам на всю оставшуюся жизнь. Конечно, Сашкино лицо петух не изуродовал, а придал ему некую мужественность, но все же метка осталась.
      Старая и мудрая баба Феня заключила: «Это, внучек мой, расплата за твои грешные деяния. Петух отомстил тебе и за невылупившихся цыпляток, и за порушенные птичьи гнезда на деревьях, и за кота, которого ты пытался утопить. Божья кара это! По-другому не объяснить».

Буря

    Летом в селе народ просыпается очень рано. Только появятся в окне первые предрассветные признаки, крестьяне поднимаются и начинают потихоньку раскручивать карусель тяжелого крестьянского труда. То там, то здесь скрипнет калитка или дверь, брякнет под коровой подойник. Свежий утренний воздух наполняется запахом парного молока. С криком вторых петухов домашнюю скотину гонят за околицу в стадо пастись. Идут на ферму доярки и телятницы. Трудовой день постепенно набирает обороты.
      Колька, вчера до полуночи гонявший на велосипеде, сладко спал: утром, как известно, самый крепкий сон и, главное, снятся удивительно сказочные сны. «Эй, соня! – раздался голос отца. – Подъем! Пора на работу!» С мыслью: «Пусть лучше побьют ремнем, не встану, посплю еще», - зарывшись головой под подушку, Колька продолжал смотреть свое кино. Вдруг он резко сбросил одеяло, вскочил на ноги и опрометью выбежал на крыльцо. Только там он понял, что его сбрызнули холодной водой. «Как жестоко», – с обидой и умеренной злобой на отца подумал Колька. Но как только он умылся и сел завтракать, обида и злость бесследно испарились из сознания. Допив из кружки круто подслащенное молоко, направился на ферму. Завернув до колен штанины, не торопясь, Колька брел некошеным лугом, нарочито вставляя ноги в росистый клевер. Роса приятной свежестью жгла кожу, а ноги, как ни странно, были почти горячими. Работа у Кольки была нехитрая: пастухом подрабатывал во время летних каникул. Парень – не дитя малое, скоро 12 стукнет. Все мальчишки 12–15 лет подрабатывали в колхозе. Кто где. Но Колька считал, что ему повезло больше всех. Ну, как же? Во-первых, стадо в 300 голов пасли втроем: он и еще два взрослых мужика. Во-вторых, все верхом на лошадях. И трудодней набегало прилично.
      Сперва он подошел к конюшне, посвистел. За изгородью оживился и негромко заржал жеребец, гнедой баловень судьбы, выхоленный и выпестованный Колькой с самого рождения. Традиция тогда была такая: весною все пацаны шли в табун выбирать себе подшефного жеребенка, давали ему кличку. Все было по-честному, по очереди. Если кому не доставалось жеребенка, ждали следующей весны. Летом ли, зимой после школы ребята первым делом приходили в конюшню к своим питомцам, баловали всем, что оставалось в карманах. Колька долго не ломал головы и назвал малыша просто: Сынок. А животное попалось с прекрасным характером: спокойное и без пакостных повадок. В общем, пацан руководил им, как своим велосипедом.
      Когда конику исполнился год с небольшим, объездил его верхом, без седла и уздечки, уцепившись за гриву, то рысью, то в галоп. Правда, после этого ходить было тяжеловато, пока ссадины на мягком месте не зажили.
      Угостив коня хлебной корочкой, Колька оседлал его и под уздцы повел к стойбищу. Напарники уже успели выкурить по сигарете и ждали окончания дойки. Утро выдалось ясное, тихое, день обещал быть теплым и солнечным. Протяжное мычание, топот копыт и пыльная завеса долго еще стояли в воздухе, пока стадо не скрылось за селом. Буренки разбрелись вдоль речки по широкому и бесконечно длинному оврагу. Солнце уже касалось своими лучами всего земного, и природа полностью проснулась.
       Первыми о себе напомнили лягушки, дружно квакая и шумно прыгая в воду. Затрещали крылышками стрекозы, застрекотали, запрыгали кузнечики.
В лесополосе изредка куковала одинокая кукушка, а над стадом, как реактивные, сновали ласточки, охотясь на кровожадных оводов и мух. Коровы аппетитно щипали траву, периодически мотая головой и хлестали по бокам длинным хвостом. Спешившись, Колька отпустил Сынка пастись, а сам занялся ловлей пауков. Делал это так: длинную суровую нитку с разжеванным в клецку кусочком смолы на конце опускал в норку и подергивал, паук хватался лапками за липкую приманку, - оставалось подсечь. Почти как на рыбалке. Пауков собирал в банку. Попадались огромные особи величиной со сливу. Дома Колька брал паука пинцетом и долго, пристально рассматривал его строение через увеличительное стекло. А потом пацаны устраивали паучьи бои и бега. Проигравший покупал победителю халву или карамель-подушечки. Ну, это все условно, так как после турнира приз съедали все вместе.
      В полдень коров опять гнали на ферму, на дойку. Пастухи, в том числе и Колька, верхом подались на обед. Ровно в два часа разморенных и насытившихся свежескошенной травой коров пастухи снова гнали в знакомый овраг. После сытного обеда на солнцепеке Кольку разморило быстренько, и он задремал прямо в седле. Сколько во сне прошло времени, паренек не знал, но тревожное погикивание коня и дальние громовые раскаты разбудили его. Привстав на стременах, Колька оглядел окрестности и небо. Вокруг все замерло, даже лягушки притихли. Стояла какая-то тяжелая, странная тишина. Из-за горизонта выдвигались и росли, как на дрожжах, сплошные облака. Подул вихрастый ветерок и приподнял легкую дорожную пыль. Когда черные тучи закрыли четверть небосвода, ветер усилился и, словно огромный пылесос, стал поднимать сухие травы и тяжелую пыль в воздух. Поля почти дозревших хлебов клонила и теребила воздушная волна. Животные насторожились и стали сбиваться в кучу. Старшие пастухи долго решали, как поступить: то ли гнать стадо в загон, то ли пасти. Решили подождать. Может, пронесет. Так уже часто бывало: погремит, пошумит, страху нагонит – только и всего, и ни единой капли не упадет на сухую землю. Почти над головой сверкнула молния, и трескучий, раскатистый гром чуть не оглушил парнишку. Конь засуетился, стал пятиться назад. Колька обнял гнедого за шею, погладил, немного успокоил.
      Тем временем закапал мелкий дождик, быстро стало холодать. Колька в оцепенении увидел близкую, надвигающуюся на них серую, со стальным отливом, непроглядную стену. Страшный гул, треск и металлический скрежет нарастали все быстрее и быстрее: уже не видно было стада, не слышно других пастухов. Черная пыль на огромной скорости впивалась в лицо, забивала ноздри, глаза резала нестерпимая боль.
      Конь снова затопал на месте и настойчиво попятился назад, пытаясь вырваться из рук. Колька изо всей силы тянул поводья на себя. Конь вдруг встал на дыбы и агрессивно захрапел, мальчик из последних сил удерживал напуганного жеребца: успокаивал гнедого и громко плакал, уже теряя надежду утихомирить любимца. Видимо, конь пожалел своего хозяина и подчинился ему: Колька уложил Сынка спиной к ветру и упал рядом с ним.
      В это время, как ракета, пролетел по воздуху деревянный телеграфный столб, следом - огромный лист жести. Летало все, что само не могло летать. Отчетливо было видно, как, кувыркаясь, пронеслась большая катушка кабеля. Хлынул холодный проливной дождь. Вокруг все дрожало и гремело. С холмов в овраг ручьями лилась мутная вода. В считанные минуты речка взгорбилась, выплеснулась через край, клокоча и пенясь, заполнила овраг, поглотила берега и мощным потоком хлынула к мосту. Колька с трепетом в сердце наблюдал за стихией. Первая волна перекатила через дорожную насыпь. Вслед за ней ударила вторая, высокая и более мощная, увлекая за собой деревянный мост. По широкой реке плыли копны сена, доски, бревна. Словно маленькие кораблики, плыли деревянные ящики. Сынок, надежный и верный Колькин друг, послушно лежал с приподнятой головой и только изредка всхрапывал. На пике нервного напряжения, превозмогая страх перед стихией, лошадь и человек словно слились воедино. Буря стихала, и дождь ослабевал. Кое-где просветлел небосвод. Колька поднял коня, глянул, - а стада нигде не видно. Откуда-то появились старшие напарники и сообщили, что коров буря угнала в сторону леса. Большой Борисенковский лес раскинулся на несколько тысяч гектаров в семи километрах от села. Поехали искать стадо. По пути нашли двух покалеченных, но еще живых коров. Поодаль бродили еще несколько буренок. Основное стадо разбрелось по лесу. Старшие пастухи отправились в лес за коровами, а Колька поскакал на ферму, за подмогой. Три дня искали в лесу коров. Всех почти нашли. Одна несчастная утонула в болоте. Сельчане,  все понимая, не винили пастухов, а Кольку наградили пятью трудоднями за то, что не сдрейфил, не покинул рабочее место. Так наш герой впервые в жизни выдержал экзамен на мужество.

Ужики – ёжики

      С кровавыми ссадинами на лбу, локтях и коленях, охая от боли, с искорёженным велосипедом наперевес Колька огородными задками кое-как доковылял до своего сада. Бросив в густом терновнике  железяку, он, крадучись  пробирался к дому  и, как молитву, повторял: « Лишь бы бати не было дома». На цыпочках вдоль сарая, уже до дома - рукой подать. Вроде всё тихо, кажись, Бог миловал. Дошёл до угла и - нос к носу - встретился с отцом.
     - Так–так, красавец. И с кем же ты на этот раз подрался? Чей отец придет жаловаться на тебя, негодяй этакий? - отец торопливо стал снимать широкий брючной ремень.
      В ожидании неминуемой кары Колька лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. Контролируя каждое телодвижение отца, он сначала попятился к винограднику, затем  юркнул под лозу и прытью зайца  рванул в кукурузу. Охваченный страхом и горькой обидой на слишком строгого родителя парнишка уже знакомым курсом примчал к другу Саньке.
      Немного отдышавшись, он выдавил из себя:
      - Саня,  я, наверное, сегодня буду ночевать у тебя.
      - Ладно. Только давай чуток подождём, пока мои управятся по хозяйству. А кто тебя так покоцал? Батя, что ли?
      - Да нет, не достал, утёк я. Молоковоз таранил великом.  До сих пор не пойму, как не сгинул. В общем, слушай:
      - После обеда поехал я на пруд. Тебе свистел, да не досвистелся. Уж где ты был, не знаю. Побарахтался маленько, на травке лежу, загораю. Гляжу, а у Петра Яковлевича в саду белый налив с кулак ряснится, ветки коромыслом гнёт. Так захотелось тех яблок, ну прямо слюни потекли. Вскарабкался на яблоню, пару сорвал, съел. Вкуснятина. Думаю, набью в пазуху про запас. Тебе хотел принести. Зыркнул вверх, а там самые крупные и спелые висят. Полез, да не достал. Лохматая шавка залаяла, я от внезапности оступился и шмякнулся на кучу дров, словно на вилы задом напоролся. Боль такая, что в голове помутнело. Перевернулся на живот, мац рукой, а там что-то колючее шевелится. Оказалось, ёжика бомбанул. Вытащил несколько иголок и заноз, скатился вниз на траву,  раскинул руки, прихожу в себя. Вдруг по руке что-то очень холодное полосонуло, словно бритвой. Глядь, а это змея с метр длиной ползет по мне. Чуть сердце в пятки не ушло. Я даже не помню, как на велике оказался. Гоню с горы что есть силы, а  из-за поворота, что за куширями  бабы Мавры, внезапно вырулил Витька Лымарь на  молоковозе. Велик колесом - в бампер, меня на капот швырнуло, и на лобовом стекле размазались кровавые сопли. Лымарь выскочил из машины, лицом бледный, руки трясутся, ртом воздух жадно хватает, словно его кондратий душит, а сказать ничего не может. Стащил меня с капота и давай щупать: цел ли. В горячке я никакой боли не почувствовал, это потом уже аукнулось. Глянул на велик, а он искореженный, словно танк по нему проехал. Жалко, классный был, Зифовский. Помнишь,  из каких прочных трубок был багажник? Мы ещё с тобой прошлым летом дробовики поджигные из них сварганили.
      - Как же не помнить?! Первый раз мы на моём деревянном туалете их испытывали. Шандарахнули картечью, а там баба Феня сидела. Хорошо, доски дубовые были, не прошило. Бедная бабуля тогда сильно испугалась,  до сих пор частенько по ночам во сне кричит. А второй залп пулями жахнули в соседские подсолнечники, так одна пуля звякнула над дядьки Васькиным ухом. Ох, и наделали мы тогда шухера! У меня до сих пор ключица чешется от того черенка, что батя на мне переломил. А насчёт гадюки ты преувеличил. Ужики там шастают, я видел, как мужики их ловили, и потом, они же не ядовитые. А велик твой починим, не дрейфи.
      - Саня, жрать охота, невозможно, кажется, живот к спине прилип! Это, наверное, от стресса.
      - Да, Колька, денек тебе выдался аховый, такое лишь в кино можно увидеть, а ты это всё сам пережил. Втихаря иди на сеновал, а я сейчас что-нибудь насчёт жратвы соображу.
      Наевшись от пуза, Колька зарылся в духмяное сено и быстро уснул. Ему снился кошмарный сон: он карабкается по стволу высоченной яблони, а вслед за ним по коре ползет невероятных размеров змеища с огромными зубами в открытой пасти.  Казалось, вот-вот она его настигнет и удавит в своих ледяных объятиях. Тогда он стал бросать в пасть яблоки, а тварь их глотала, как в прорву, и ползла вверх. Вот уже макушка дерева, деваться некуда. Кажется все, пропал. Колька что было духу стал звать на помощь. Вдруг огромная птица зацепила его своими когтями и понесла на гору, где жила баба Мавра, схожая внешне с ведьмой. В это время Лымарь из танка расстрелял ту птицу, и Колька упал в густой терновник. Сквозь непроглядные заросли к нему пробиралась  страшная горбатая старуха с клюкой и хриплым жутким голосом вопила: «Стой, окаянный, а то порчу напушшу!»
       В холодном поту Колька проснулся. В дверную щель тонкой нитью проникали первые лучи утреннего солнца. Осознав, что жив и здоров, а всё, что с ним недавно происходило - всего лишь сон, покинул сенник. Дождавшись, когда отец уйдёт на работу, явился домой и обо всём поведал матери, а от неё и отец узнал всю историю его вчерашних приключений. На этот раз всё само собой мирно устаканилось, и Колька, воспрянув духом, махнул к другу.
      - Саня, а пойдем на речку рыбу ловить.
      Они откопали в сеннике старую вершу, прихватили ржавую тяпку и подались к местной речушке Купянке.
      Выставив снасть в самом узком месте русла и, отойдя метров на сорок вверх против течения, тяпкой стали шугать и мутить воду. Долго шугали. Наконец вытащили плетенку на берег.
      - Санька, глянь, там что-то большое трепыхается, наверное, щука.
       Санька засунул руку в ячейку и, как ошпаренный, заорал:
       - Меня что-то схватило зубами за палец и больно кусает!
      Он резко выдернул руку, а вместе с ней какую-то мерзкую тварь. Мокрый, словно облизанный, шерстяной зверек цепко висел на Санькином пальце. Корчась от боли и тряся рукой, Саня слезно просил друга:
       - Колька, отцепи эту гадость!
       - Стой, не шевелись! Я его сейчас держаком садану.
       Но напуганный зверек сам отпустил «живца» и юрко бултыхнулся в речку.
       - Саня, что это было? На того кота, которого мы утопили, не похоже. Зубища видал какие! Зараза такая! Смотри, как палец прокусил. Пописай на него.
       - А это еще зачем?
       - Меня мама учила: если на рану пописать, то не загноится.
      На том рыбалка и закончилась. Дома Санькину рану промыли, залили йодом, наложили лист молодого подорожника и забинтовали. Дней пять Санька терпел боль, но зато друзья узнали, что в той речушке водится ондатра.
       Однажды Колька чуть было досрочно Богу душу не отдал. Лет шесть было ему. Чтобы утешить свое любопытство, решил разведать, зачем это батя перед обедом наведывается в чулан и, чего-то лакомого хряпнув из бутылки, довольный и разрумянившийся садится за стол.
     Улучив момент, пока родитель почивал после трапезы, «разведчик» тихонько пробрался в потайную комнату и обследовал «секретный» объект. Забравшись на кубовую бодню с салом, дотянулся до полки и пристально обозрел разноцветный бутылочный ряд. Ему приглянулся большой пузырек, наполовину наполненный жидкостью салатного цвета. Откупорил, хотел было лизнуть на вкус, но в этот момент крышка бодни перевернулась. Кивок - и он хлебнул той «прелести». Задыхаясь, дегустатор грохнулся в обморок прямо на сало. Хорошо, что отец услышал шум и вовремя подоспел. У Кольки - пена изо рта, глаза навыкате, еле дышит: скипидара кирнул бедолага.  Спасли. Отпоили пьянчужку козьим молоком. С тех пор до 23 лет помнил он, что спиртное – отрава, а потом, видно, запамятовал.
     В другой раз они с Санькой решили покурить. К Колькиному отцу приехали зятья на свежину. В перерыве между тостами они курили на веранде и опрометчиво оставили папиросы. Умыкнув штук пять «беломорин», шельмецы шмыгнули в наружный туалет, обитый толью. А чтобы их не засекли, проткнули смотровые дыры в обшивке. Курнули пару раз взатяжку, да чуть не одурели: тошнотворные позывы терзали глотку и все нутро. Отдышавшись, взялись изображать паровоз: папиросу брали тлеющим концом в рот и дули. Дымище повалил непроглядный. В доме решили, что туалет загорелся. Там и накрыли с поличным обалдевших курцов. Всыпали обоим крепко. Долго седалищное место болело. Так и не зря же: Санька на всю жизнь зарекся курить, а Колька лишь в армии закурил.
     Много еще чего они натворили за свой подростковый век. Каждый раз каясь, и снова впрягаясь в очередную сомнительную авантюру.
    Вот однажды, а было им лет по двенадцать, угнали из Санькиного двора отцовский мотоцикл «Минск». Решили «стрючки» махнуть в соседнее село со странным названием Моночиновка, дабы козырнуть крутизной перед тамошними девчонками. Шесть километров - туда, шесть – обратно, экая даль, - за полчаса легко можно управиться! Но в начале пути на третьем километре, как раз у леса, их накрыл ливень. Полевую дорогу развезло, вязкая грязь, словно пластилин, налипала, и колеса просто заклинило. Мотоцикл остановился. Сняли крылья, кое-как очистили колеса, больше газа и - вперед. Последние пятьсот метров угонщики толкачом перли его домой.
   Изнеможенные, до нитки промокшие, они бросили мотоцикл в ужасном состоянии под дождем на милость Божью и разбежались. Возвратившийся с работы Санькин батя от увиденного пришел в ярость. Что в том дворе творилось… Передать словами трудно.
Три дня Саня чистил и мыл мотоцикл. Несколько раз разбирал и собирал двигатель, и все-таки дотямил. В конце концов, агрегат завелся. Таким вот образом «механик» познал устройство двигателя внутреннего сгорания.
    Кольке же эту науку преподал случай. Однажды под вечер пьяный в «стельку» сосед Филипп «на автопилоте» приехал на своем ИЖ-49 с работы и никак не мог въехать во двор через калитку. Наши друзья сидели в это время на скамейке и не без удовольствия наблюдали этот аттракцион. Сосед как ни пытался проскочить, - все мимо: то в столб упрется, то ворота таранит. Совсем умаявшись, позвал на помощь ребят:
     - Вы направьте меня, а я заскочу.
     Но из этого тоже ничего не вышло.
    Тогда Колька вызвался загнать мотоцикл во двор, при этом не имея ни малейшей практики вождения. Так, теоретически знал, где что и как надо нажимать.  Сел, значит, включил, не понимая какую передачу скоростей, газанул и промазал калитку. Руль влево дернул, да так вдоль забора и поехал. Мотоцикл тяжелый, валится то влево, то вправо, оцепеневшая рука застыла на верхней точке газа, в голове - сплошное замешательство. И вот несется лихой «байкер» вроде бы по дороге, но строптивый Ижак вильнул вправо и - айда на кладбище. Хорошо, что на давно заброшенных могилах крестов не было… Все же каким-то образом «стажер» вырулил на дорогу, заставил себя соображать и контролировать свои действия. Получилось. Два витка совершил по селу, а на третьем - техника подвела, заглох мотор.
      Колька почти наполовину разобрал агрегат, оказалось, - контактный провод слетел со свечи. Завел, доехал.
      Однажды весной, когда земля уже совсем подсохла, пацаны устроили верховые скачки. Местом соревнований выбрали ровное поле за школой.
      Все было по правилам, как  положено. На старте выстроились восемь всадников, Санька - на Златогриве, Колька - на своем питомце по кличке Сынок.
      Дан старт, лошади рванули с места в галоп, попеременно обгоняя друг друга, жокеи без седел вихрем помчались к финишу.
     Как на грех, все это увидел мимо проезжавший на двуколке местный бригадир Василий Пузырь и, пытаясь пресечь, как ему казалось, вопиющее безобразие, погнал наперерез скакунам. Впряженный в коляску жеребец по кличке Лимон, учуяв влекущий запах, вышел из-под контроля кучера и понесся за кобылой. Во избежание неприятностей наездники сошли с дистанции и свернули в ближайший овраг.
       На краю крутого спуска Лимон самопроизвольно выпрягся, а двуколка с Пузырем кубарем полетела вниз. Ребятам ничего не было, - не опознал он их, а вот сам бригадир с многочисленными переломами два месяца пролежал в больнице. Видно, небесные мудрецы наказали его.
    Нельзя сказать, что ребята жили беззаботной праздной жизнью, отнюдь. Сызмала их родители приучали к труду, у каждого был ответственный участок и обязанности. Колька, кроме прочей домашней работы, активно помогал отцу строить новый дом. Санька помогал матери на колхозной ферме доить коров: в том, что она за высокие надои получила орден и талон на «Жигули», была и его заслуга. К тому же ребята учились в школе.
      Прошли годы, кривая вывела наших героев в люди, а та неосознанная детская шалость с возрастом как пыль на ветру развеялась и осела в потаенных уголках памяти. Словно перелистывая страницы захватывающей книги, двое уже седовласых мужчин при каждой встрече наперебой в который раз пересказывают, казалось бы, невероятные истории той прекрасной жизни под названием детство…

Примечание:
Верша – рыболовная снасть, плетенная из вербной лозы;
Свежина – парная свежая свинина;
Дотямил – додумался, догадался.