АНАТОЛИЙ ПЕТРОВИЧ ПИЛЬНИК
(1931-2013)
О себе
Родился 20 мая 1931 года в городе Спасск-Дальний Приморского края. В 1941 году отец взял меня с собой на Украину к родственникам в Черниговскую область. То, что происходило там в те годы, можно назвать лишь словом «ужас»: над землей висела плита войны, готовая раздавить все живое на земле. Когда пришло известие о войне, мы с отцом находились в разных поселках. Через год, чудом уцелев, я вернулся домой. Дома осталась одна убитая горем мать с больным ребенком на руках, три брата, две сестры и отец ушли на фронт.
Я был предоставлен самому себе, вел скитальческий, беспризорный образ жизни, в 12 лет угодил в тюрьму за кражу, чем еще больше причинил хлопот и огорчений матери.
С помощью родственников ей удалось устроить меня в 1944 году в ремесленное училище Владивостока. Стал учиться на слесаря-оружейника и в 1945-м году стал юнгой на катере «Циклон» УОК-95, который занимался десантированием войск, доставкой медикаментов, оружия, продовольствия, осуществлял связь острова с материком.
После войны с Японией попал в учебный отряд Тихоокеанского флота в электромеханическую школу, где получил специальность моториста-дизелиста II класса. В 15 лет принял Военную присягу и был направлен в горячую точку на Сахалин, на тральщик NO-600: тралили мины, сопровождали конвоем рыболовные и торговые суда, патрулировали прибрежные воды. Однажды на нашем тральщике выходил в море командующий Дальневосточным военным округом маршал Р. Я. Малиновский.
В 19 лет был уволен в запас, как фронтовик, отслуживший положенный срок на флоте (Указ от 08. 03. 1950). После демобилизации окончил Корсаковскую школу командного плавсостава по специальности судоводитель, работал на рыбопромысловых судах в должности капитана. В 1960-м переехал в Азов, в 1975-м получил инвалидность и был переведен на береговую службу инспектором Азовского рыбнадзора, где и работал до выхода на пенсию. Вся моя жизнь – в стихах.
А. П. Пильник – мастер короткого рассказа
Анатолий Петрович Пильник – замечательный мастер короткого рассказа: под его пером оживают страницы давно минувших событий, словно живые, появляются люди, которых давно нет на свете, но кажется, что они рядом, хочется протянуть руку помощи, бежать, чтобы спасти, сказать теплые слова поддержки. Особенно проникновенно, с горячей любовью Анатолий Петрович пишет о своих близких родственниках: родителях, братьях, сестрах, жене. Так и кричит каждая буква: будьте бережны и добры к самым любимым людям, они заслуживают только такого отношения!
Все интересно: воспоминания, сохраненные детской памятью, рассказы о героях и подвигах, о военных и тыловых буднях, братьях наших меньших. Слог Анатолия Пильника оригинальный, образный, украшенный цветами красноречия. Гуманизм - глубокое убеждение и жизненная платформа.
Анатолий Петрович активно участвует в общественной жизни города: собирает материал о героях-азовчанах, прославляет их подвиги в стихах и песнях, сотрудничает со школами города, ЦСО, редакцией, Советом Ветеранов, администрацией, библиотеками, радеет о пользе общественной, находит время и силы вести просветительскую работу. Несмотря ни на что, не опускает руки, не падает духом, вносит неоценимый вклад в сохранение духовного здоровья нашего общества.
***
25 ноября 2013 года Анатолий Петрович ушел из жизни… Ушел неожиданно, скоропостижно, повергнув всех, кто его знал, в ступор: ничто не предвещало, - он был бодр, деятелен, позитивно настроен, без устали «рвался в бой» - стремился выступать: на митингах, в школах, на открытии памятников, в библиотеках, Детском доме, училищах, колледжах и институтах, на праздниках и юбилеях, перед инвалидами и пенсионерами. Везде он был желанным гостем. Как странно, что теперь его ждать не нужно…
9 октября Анатолий Петрович принимал участие как факелоносец в открытии отреставрированного мемориала на площади Победы, в «последнем параде», как оказалось. А 22 октября впервые не пришел на встречу со школьниками, на Праздник Белых Лебедей. Не пришел и не отвечал на звонки… Символичное совпадение: 22 октября - день памяти солдат, погибших на полях сражений. Анатолий Петрович был воин и сражался до конца: нес вахту памяти, без устали говорил о героях и подвигах, писал об ужасах войны, поддерживал товарищей-ветеранов, стучался в наши сердца.
Ушел человек, вся жизнь которого - подвиг, служение, «нетерпение сердца». А нам оставил свои книги – бесценные свидетельства очевидца ушедшей эпохи…
З. Хадыкина, библиотекарь.
РАССКАЗЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ
«КОРНОУШКО»
В своё время на южной территории Сахалина японцы, используя рабскую силу корейцев, построили пять крупных целлюлозно-бумажных комбинатов. Зная о том, что целлюлоза имеет стратегическое значение, из Японии через пролив Лаперуза на нашу территорию стали засылаться диверсионные группы с целью уничтожения сырья для этих комбинатов. Лес бушевал от пожаров. Южная часть Сахалина стояла в дыму. Все гражданские предприятия и воинские части были брошены на тушение пожаров. С кораблей нашего дивизиона тоже была направлена группа моряков-добровольцев. На «Студебеккерах» нас перебрасывали из района, где бушевало пламя, в другой и мы, орудуя пилами, лопатами, ветками, а иногда и применяя мины, останавливали огненные языки. Вокруг ухало, трещало, стонало.
...У реки на гальке возилась медведица, пытаясь переправить своих малышей на другой берег. Но они, напуганные огнем, вырывались из ее пасти и с жалобным ревом удирали от не менее перепуганной матери.
Мы, не теряя ни мгновения, углубились в лес. А когда опять вернулись к реке, то обнаружили медведицу на гальке с распоротым брюхом. Она лежала на спине с открытыми глазами и полусогнутыми лапами, которые еще вздрагивали в конвульсии. Рядом, повизгивая от нестерпимой боли от ожогов, кувыркался малыш. Он остервенело тер лапами опаленные глаза. Двух других медвежат не было.
- Желчь. Они вырезали у нее желчь, - сказал кто-то из ребят. - А ну, за ними, быстренько, ребята, их надо догнать!
С лопатами и бляхами мы бросились вдогонку по следу и, настигнув, хорошенько отмутузили японцев, связали руки и сдали пограничникам вместе с шашками и самовоспламеняющимися карандашами, которые они разбрасывали по лесу.
Корабельный доктор Балухин, осмотрев обгоревшего детеныша медведицы, промыл ему раны, забинтовал и, запеленав мишку в одеяло, чтобы он лапами не поранил и без того уже пострадавшие глазки, спросил: «Что же с ним делать?» Мы в один голос ответили, что возьмем его на корабль, подлечим, а когда выздоровеет и подрастет, отпустим его в лес.
На корабле доктор отрезал медвежонку сильно обгоревшую часть уха. И стали мы называть нашего всеобщего любимца Корноушко. Вскоре он поправился и стал забавным веселым медвежонком. Место мы ему определили самое удобное на корабле: под станиной трехдюймовой пушки. Притащили хвойных веток, сделали нечто вроде берлоги, но Миша не дурак был лежать там и сосать лапу. Чувствуя время обеда, он подходил к камбузу, становился на задние лапы и помахивал передними - просил компота. Моряки очень любили своего питомца. И, несмотря на то, что у всех нас был авитаминоз и кровоточили от цинги десны, свой компот, едва отхлебнув, мы оставляли для нашего любимца.
Когда мишка подрос и стал показывать агрессивный нрав дикого животного, командир корабля приказал вывезти его на берег. И вот мы остановились напротив живописного местечка, спустили шлюпку. На веслах идем к берегу, причаливаем, выпускаем мишку. Зверь мигом вскарабкался по скалистому склону на опушку леса, стал на задние лапы, а передними, сложив их в рукопожатии, стал нам махать, словно просил компоту. Потом он повернулся и в лесу. «Ну что ж, иди на свои хлеба, сейчас как раз много ягод, будешь ловить рыбу и готовить впрок, а на зиму заляжешь в берлогу сосать свою вкусную лапу», - пожелали мы нашему лесному другу.
ЧЁРИК
Стою в ожидании автобуса на остановке по улице Московской. Две крашеные девицы в самых изысканных импортных одеждах громко смеются и бесцеремонно, не обращая внимания на окружающих, общаются:
- Ляна, ты нашла матрешку, которую я тебе подарила в день рождения?
- Да, нашла, оказывается, лежала у меня в сумке с тапками. Зря я только коту брюхо распорола!
- Зато у тебя теперь есть практический опыт, ведь мы с тобой на следующий год собираемся поступать в медицинский колледж. А тебе не жалко было кота ?
- А чего его жалеть, - заживет, как на собаке, брюхо-то я ему зашила нитками.
Жалко то, что бабуля стала прятать от меня свой толстый кошелек и каждый день вместо базара, чего раньше с ней не было, стала ходить в церковь отмаливать грехи, спуская денежки в божью копилку.
Я подумал: наверное, это как раз тот случай, о котором мне рассказала соседка из 18-й квартиры, пенсионерка Наташа:
- Приехала я с рынка, иду с тяжелыми сумками, вижу, у подъезда лежит на спине черный кот: рот широко раскрыт, лапки в белых носочках судорожно вздрагивают. На распоротом с подтеками крови брюхе грубые стежки нитками. Отнесла я сумки домой, возвращаюсь и вижу, что около кота сидит соседский песик Черныш. Подхожу ближе, смотрю: возле кота лежит не обглоданная косточка. У меня невольно навернулись слезы:
- Надо же, собака, которая так не любит котов, не пожалела лакомый кусочек, мало того, сидит, зализывает извечному врагу рану. Увидев меня, пес миролюбиво отошел в сторонку, понимая, что пришла на помощь.
Я осторожно уложила кота в корзинку, отнесла домой, искупала его в тепленькой водичке, побрила брюшко, продезинфицировала спиртом, смазала мазью, скрепила шов лейкопластырем, и через три дня рубец затянулся. Чёрик, – так я его назвала, – стал поправляться. Тогда я стала его по-деревенски кутать в платочек и выносить на улицу. Кот оказался таким забавным, я раньше таких и не встречала. Но моему зятю, который не любил животных, показалось излишним мое заботливое ухаживание, и он его пнул ногой его с крыльца. Чёрик отлетел в сторону и больше домой не вернулся.
Поругаться с зятем – значит нажить себе врага, а это дополнительный стресс для больной женщины, скачки давления, тогда я решила оставить детям свой дом, а сама переехала в отдельную квартиру.
Все хожу, ищу своего Чёрика, к которому привязалась, его нежность и ласка теплятся в моей тоскующей душе. Тяжело выходить больного, а потом навсегда потерять. Не знать о его дальнейшей судьбе - в два раза больнее, чем усыпить и похоронить безнадежно больного животного…
- Люди добрые, если вам попадется на глаза Черик: у него на лбу белая звездочка и на передних ножках белые носочки, - позвоните мне!
ВОЛНА
По ухабистой дороге мы с мужем Иваном ехали на трофейном мотоцикле БМ мчались на похороны его младшего брата. Дорога не близкая, в один конец - 75 километров. По бездорожью ехали всю ночь. Под утро стал накрапывать холодный осенний дождь. Дорога раскисла, и дальше решили идти пешком, оставив мотоцикл в поле.
У гроба склонилась моложавая, не совсем седая вдова. К ней, словно лепестки ромашки, прижались пять белокурых девочек, мал мала меньше: старшей - 14 годиков, а младшей - около двух. Ждали из соседней деревни священника, который вскоре приехал на колхозной бричке, промокший и усталый. Стал отпевать покойника. Вдова с отрешенным видом держала дрожащими руками свечу и в последний раз глядела на отца своих детей. По щекам ее катились горькие слезы, она тихо причитала, чтобы не испугать деток. Крестьянский труд сделал ее крепкой, выносливой женщиной - она же тебе и тягловая сила, и жнец, и кузнец, и бригадир в колхозе.
- Как ты, Дарья, везде поспеваешь? Трудно тебе, милая.
- Да кому сейчас легко, бабоньки вы мои сердечные? Война разруха, если мы, женщины, опустим руки, что же тогда будет с нашей необъятной страной?
Покойника накрыли марлей, присыпали горсткой родной земли, забили крышкой наскоро сбитый гроб и опустили в сырую могилу.
Муж ее Леонтий, спасая знамя разбитого полка, попал в плен, но вырвался, бежал, и был растерзан немецкими овчарками. Все это происходило невдалеке от родного села. Подобрали его окровавленное тело селяне и отправили в лес к партизанам. А там его племянница Галя выходила, стал он ходить в разведку, зная тонкости военного дела. Однажды Леонтий привел с собой собаку. Назвали ее Волной за собачий бойкий характер, но она громко лаяла, и Галя отвела ее в деревню: домик наш - второй с краю, рядом - речка, за ней – лес.
Нас полицаи, как скот, гоняли на работу. Я сильно простудилась и слегла. Пришел староста, рявкнул:
- Че не выходишь на работу, особого приглашения ждешь, так ты его получишь. Не выйдешь завтра на работу, пристрелю как собаку. Кстати, где твоя бешеная собака, что-то не слышно ее гавкотни, хотел ее пристрелить.
Староста ушел, на прощанье прошипев:
- А Гальку, твою племянницу, мы все равно выследим и повесим, чтобы другим было неповадно поганить нашу новую власть.
- Иди уже, гад ползучий, дай хоть мне спокойно помереть в своем доме. Хозяйка совсем ослабла, поднялась высокая температура, хоть бы вскипятить воды, но в избе ни дров, ни воды. Тут послышался жалобный лай Волны:
- Бедненькая моя, на улице пурга, надо впустить ее в избу.
Еле-еле встала, ноги как ватные, через силу подошла к двери, отворила, и тут же в комнату, пятясь задом, Волна втащила вязанку хвороста и снова выскочила во двор. Минуты через две опять заскулила под дверью, я открыла, она вбежала, в пасти ее была сахарная свекла.
- Господи, откуда это у тебя? - и слезы покатились из моих глаз: собака заставила меня подняться на ноги. Наскребла на пороге снега, растопила печь и вскипятила чай, потом мы закутались в тряпье и сука согревала меня своим телом, облизывая, как своих щенят.
- Хорошая из тебя получится мать, – подумала я и провалилась в бездну сна после двух безумно прожитых бессонных ночей.
На следующую ночь из лесу пришла Галя, притащила большую вязанку хвороста, сбегала к проруби, наносила воды, сделала уборку, постирала белье.
К утру тихонько, чтобы не разбудить меня, Галя под завывание метели опять ушла в лес.
Все ближе и ближе к деревне слышалась канонада. Озверевшие фашисты, яростно сопротивляясь, отступали, разоряя на своем пути все, что только могли.
В деревне сгорело несколько домов, в которых были расквартированы немцы.
К моему двору подкатила немецкая легковая машина. Волна, сидевшая у моих ног, вдруг забеспокоилась и хотела выскочить. Я окликнула ее, показала, прижав к губам палец, – мол, тихо убирайся, и она послушно скользнула под крыльцо. В избу ввалились фашисты в надежде вкусненько перекусить. Волна между тем, учуяв крокодиловую кожу или колбасу, стащила с заднего сидения тяжелый портфель и спрятала под крыльцо. Тут послышалась автоматная стрельба вышедших из леса партизан. Фашисты в панике выскочили из дома и укатили.
Прибежала Галя и обняла взволнованную тетю. Волна вытащила из-под крыльца свой трофей с какими-то папками и колбасой. Галя тут же вытащила колбасу, отломила большой кусок и дала Волне. У всех был большой праздник.
После войны, когда мы поехали на похороны брата, Волна незаметно увязалась за нами и по дороге ощенилась. На обратном пути мы нашли ее мертвую со щенком в пасти, другой слепой щенок ползал и пищал у порога родного дома, разыскивая мать.
Сколько же ей пришлось пробежать, чтобы домой притащить своего щенка и побежать за другим, на которого у неё уже не хватило сил. А ведь мы собирались переехать поближе к семье умершего брата, чтобы помогать вдове растить детей, и думали забрать с собой брюхатую Волну.
Щенка в честь матери мы назвали Волной, хотя, как потом выяснилось, это был мальчик. Поищите такую собаку может вам повезет…
МАТИЛЬДА
Не уверен, что человек живет своим умом. Думаю, это далеко не так. Не было бы вокруг нас всего того чудесного, чем одарил нас создатель небесный, не было бы главного чувства, которое постоянно присутствует в нашей суетной жизни. Это любовь ко всему живому миру, с которого мы берем пример.
Она стояла, привязанная уздечкой к тонкому молодому стволу березки, дожидаясь своего хозяина, то и дело вскидывая голову, навострив уши, вслушиваясь в каждый звук. Недалеко проходила изрытая войной дорога, и к ней доносилось громыхание гусениц тяжелых танков и орудий, иногда ржание лошадей, надрывный рев моторов и крики людей: все это двигалось на Запад.
- Подтянись, ребята, осталось немного… Дойдем до Берлина, тогда отдохнем…
Безногий дед Марко перекрестился:
- Ну, слава богу, пришли наконец-то наши.
И вдруг деду послышалось ржание лошади в глубине леса, он пошел на звук, увязая рогулиной с культей в уже оттаявшей мартовской земле. Изможденное, усталое лицо деда вдруг озарилось улыбкой: лошадь. Вот это находка! Будет на ком пахать землю: в колхозе ни одной не осталось. Марко подошел к лошади и потрепал ее по шее:
- Ну - ну, не сердись, у меня с вашим братом в дружбе, почитай, вся жизнь прошла. Судя по богатой уздечке, седлу и притороченному вещмешку, хозяин лошади был немецкий офицер. В двух метрах от лошади лежал с проломленным черепом волк: левый глаз навыкате, а правого не было вовсе. Этот подарок волк, очевидно, получил от копыта красавицы кобылы на тоненьких, в белых носочках, ножках Марко отвязал поводок и отпустил лошадь. Она отошла в сторону и стала топтать в бешеной ярости военный мундир своего хозяина. Видимо он, переодевшись в штатское, бежал от своего верного друга, оставил на съедение волкам. Чуя след хозяина, лошадь пошла дальше. Марко уж было пожалел, что отпустил лошадку и хотел возвратиться в свою землянку в деревне, - на месте его дома давно уже зияла черная воронка, постоял в раздумье и услышал ржание удалившейся от него лошади.
- Что там еще? - подумал Марко и пошел на зов. А вот и сам хозяин. Он был мертв. На его холеном лице застыла улыбка, а открытые зелено- синие глаза смотрели в небо. Марко закрыл ему глаза и, перекрестившись, сказал:
- Ты свое получил.
В руке фашиста был зажат полностью разряженный парабеллум, а в другой руке -солдатский алюминиевый котелок.
Матильда, так звали лошадь, встала перед Марком на колени, приглашая его, калеку, сесть в седло. Марко открыл крышку котелка, который ему показался слишком тяжелым, и от ужаса чуть было не свалился с лошади: в нем лежали золотые зубы, часы, броши, браслеты и прочие украшения. Ничего себе, трофей! У Марко потемнело в глазах. Ему как можно скорее захотелось избавиться от этой чудовищной находки. Он отдал котелок проезжающему на виллисе офицеру, даже не спросив его фамилии.
Домой Марко вернулся, когда уже совсем стемнело. Лошадь оставил в пустой, чудом сохранившейся конюшне и дал ей соломы. А утром, когда пришел на конюшню, то увидел, что солома осталась нетронутой.
- Что же ты, милая, овса-то у нас нету, и чем же мы тебя будем кормить, кроме трухлявой соломы ничегошеньки нет, как же мы с тобой будем пахать землю? Уж давно пора. Посевная не ждет. Солнышко греет, а земля теплеет, просит зерна. Да где его взять? Все крохи подмели подчистую, да и те уже толченые - взойдут ли, но сеять надо.
- Нина, дочка, поди сюда, - позвал Марко девчонку своего друга, с которым в 41-м уходил на фронт. - Ты с лошадкой умеешь водиться, попробуй-ка на ней попахать, может, что получится. Нина стала за плуг и кнутом стеганула лошадь:
- Ну, пошла, милая, чего стоишь. Матильда не сделала ни шагу, стояла как вкопанная.
- Ты смотри, да она с характером, - сказал Марко.
К ним подошел Павлик.
- Не надо ее бить, она, кляча, итак еле на ногах стоит. Вот дай ей брюкву
- Матильда, Матильдочка, ну прости меня, пожалуйста. Я совсем не хотела тебя бить, - сказала Нина. - Ну прости, хочешь, я стану перед тобой на колени?
Увидев, что лошадь, запряженная в плуг, не сдвинулась с места, к ним подошел Павел, двоюродный брат Нины, и спросил:
- Ты чё, ее била?
- Да, ударила кнутом.
- Ну и дура, - возмутился Павлик, достал из кармана брюкву и подал Нине, - Вот дай ей и проси прощения, иначе она пахать, хоть ты ее убей, не будет. Давай извиняйся, не тяни кота за хвост. Нина поднесла ко рту голодной кобылы брюкву. Матильда взяла ее и выплюнула снова, навострила уши, выказывая тем самым свое недовольство.
- Ишь ты, какая принципиальная принцесса, - сказал Павлик, поднял с земли брюкву и сунул Матильде в рот. Она опять ее выплюнула.
- Вот видишь, Нинка, чего ты натворила. - А ну–ка, возьми, откуси кусочек брюквы, а остальную отдай этой принцессе.
Нина так и сделала, лошадь взяла брюкву и стала жевать.
- Вот видишь, - обрадовался брат, - получилось, и смотрит на тебя теперь она по-иному. Не вздумай больше никогда к ней прикасаться кнутом: он для того, чтобы погонять, а не бить скотину. А теперь дай мне твою лямку от плуга, я впрягусь и, держа под уздцы Матильду, поведу ее рядом с собой. Только ты не вздумай угрожать нам кнутом.
- Ну, цоб-цобе, - сказал сам себе Павлик и, изогнувшись в дугу, напрягаясь, что есть сил, потащил плуг, увлекая за собой цирковую лошадь. Прошли полоску. Павел повалился на землю, чтобы передохнуть.
Как-то через нашу деревню на фронт проезжала труппа цыган. Они уговорили нас отдать лошадь:
- Все равно вам кормить ее нечем, да и не тягловой силы она, зачем она вам, она ведь артистка. Видите, какие номера откалывает, а мы вам телка отдадим: приблудился к нам в дороге. Не подумайте, что украли – сама приблудилась. Ну, вот и ладно. Матильда, почувствовав свою среду обитания, весело встряхивая белой гривой, побежала за кибиткой кочевой.
ЗОРЬКА
Пароход «Туркмен» за короткий, широкий корпус и узкую длинную дымовую трубу в шутку названый моряками «лейка», покачиваясь на мертвой волне после сильного шторма, держал курс на Сахалин. В огромном чреве парохода неистово ревели коровы, преодолевшие огромный путь в товарняках из Казахстана до Владивостока по тряской железной дороге. И вот теперь их неласково встретило бушующее Японское море.
Девчонки скотницы, сопровождающие буренок, на три года завербованные для работы на Крайнем Севере, никогда не видевшие моря, изнывали, измотанные вынимающей душу качкой, высовывали головы, травили, подставляя лица соленым хлестким брызгам.
Морские волки из судовой команды, которым качка была нипочем, приносили им горячую пищу в алюминиевых солдатских котелках, но еда девчонкам впрок не шла: тут же выливалась обратно. Это очень стесняло девочек, и они прогоняли от себя, как мух, надоедливых ухажеров, а кочегаров просили - вместо ухаживания пусть шуруют свои котлы, чтобы скорее добраться до заветного берега.
И вот, наконец-таки, мелькнул проблесковый глазок маяка.
Все скотницы, несмотря на позднее время, вышли из душного кубрика на палубу и парами стали кружится в танце. Бригадир искусно выводил на трофейной губной гармошке вальс.
Прибыли в порт. Капитан выбрал на рейде удобное и безопасное место для стоянки и выгрузки скота. Как только отдали якорь, портовые буксиры подвели к борту парохода плашкоуты и приступили к выгрузке.
И случилось так, что первая корова, поскользнувшись, оказалась за бортом. Второй помощник капитана «ревизор», руководивший выгрузкой, взял за грудки стивидора - представителя колхоза, принимавшего скот, и стал выяснять, кто виноват и кто будет отвечать за утраченную скотину.
А корова, между тем, вынырнула, сделала несколько кругов у борта стального монстра и, не видя спасения, поплыла к берегу.
Лавируя между скользкими валунами, выбралась на пологий галечный берег и, мотая головой, стала освобождать рога от водорослей, а затем, вихляя мосластым задом, задрав хвост и оставляя жидкие лепешки, кинулась в заросли кустарника. Отчаянный матрос, который прыгнул за борт, чтобы подвести строп под несчастное животное, заорал: «Спасите! Судорога! Тону!» и, как только его подняли на палубу, потребовал стакан водки после ледяной купели.
По окончании выгрузки выяснилось, что недостает три коровы.
Составили акт на падеж в связи со штормовой погодой и разошлись с миром: то есть одну корову взял стивидор, другую – ревизор, а третья пусть остается на съедение волкам (двуногим, – настоящих волков на острове нет).
После выгрузки капитан дал команду с якоря сниматься.
Выбрали якорь, дали три длинных прощальных гудка, коровы с берега ответили протяжным «му-у-у»…
Уже давно растаял за кормой берег, а капитану Ярославцеву все слышалось жалобное му-у-у…В полночь, в постели, сняв переговорную трубку, капитан спросил у вахтенного:
- Послушай, ревизор там не плывет за нами корова? Или ты что-то схимичил, пока я на берегу, во время выгрузки, занимался своими делами с председателем и его подопечными в колхозе? Смотри у меня, накажу! Того и гляди, загремим мы с тобой под фанфары. Где корова, спрашиваю!
- Да как можно, - ухмыляясь в усы, ответил второй помощник. – У меня все по нулям, я за продукты не отвечаю, - это в компетенции старпома. Рыбам досталась только шкура да внутренности, а мясо туши он оприходовал как доппаек от лукавого.
Итак, две молодые коровы стрескали: одну у председателя в ночном загуле, другую - на судне, какова же судьба третьей...
Выбравшись на берег, корова побрела, куда глаза глядят, в поисках пищи. Была ранняя весна и травка еще не проклюнулась, поэтому корова опять оказалась на берегу моря и начала жевать водоросли, выброшенные морской волной на берег.
К ее счастью из поселка с продуктами и деталями для мотора возвращался смотритель маяка, ловко орудуя одной рукой веслом юли- юли, – другую руку он потерял на фронте. Увидев корову и зная этот безлюдный уголок – никого, кроме зверья - нимало удивился, причалил к берегу и поманил ломтиком черного хлеба мосластую бродяжку… Корова вытянула шею и жалобно промычала.
- Ну, иди, худоба, не бойся, не обижу! Корова, повинуясь зову сердца, подошла, приняла с ладони калеки хлебец и благодарно кивнула головой.
- Что же мне с тобой делать, как быть… До маяка километра два, до поселка и того больше, а если в обход скал, упирающихся в морскую пучину, почитай километров десять будет. Ладно, пошли домой, - сказал смотритель, – пока поживешь у меня. Объявятся хозяева - верну. У меня как раз есть стожок сена, припасенный для козы, которую прошлой осенью укусила змея прямо в лоб.
А было это так: коза мирно паслась на лугу. К ней неслышно подползла змея. Услышав тревожное блеяние козы, на помощь прибежала курица, увидела огромного червя и, почувствовав себя крылатым орлом, стала хватать клювом змею за хвост, трепыхая, подпрыгивать, чтобы убить. Если бы змея была как гадюка-медянка полметра длиной, курица убила бы ее встряской, но этот желтобрюх наполовину оказался длинней и тяжелей. Тварь, привстав, свернулась колесом и покатилась в атаку на клушу. И тут, в опаснейший для курицы момент, взывающей о помощи во все куриное горло, рядом оказался одноглазый кот Нельсон, потерявший глаз случайно: сосед – охотник, выстрелил, приняв его за рысь и попал в глаз дробиной. А перед хозяином кота оправдался, почесав затылок:
- Твой Нельсон поодиночке всех моих кур истребил.
- Ах ты, негодяй! – возмутился смотритель маяка, хватая левой рукой охотника за горло, – мой Нельсон мухи не обидит: он видит и чувствует добычу своими роскошными длинными усами. Это отличный крысолов. Однако дело было сделано, кот выжил, но остался без глаза.
Одним ударом когтистой лапы Нельсон уложил змею: она свернулась калачом кверху желтым брюхом и затихла. Кот посидел над нею и, убедившись, что второго удара не нужно и пошел успокаивать растревоженную курицу. Но та долго еще не могла прийти в себя и рокотала, как чистый ручеек, сбегавший с родника в горную реку. Смертельный яд сделал свое дело: добрая коза - кормилица погибла.
После гибели козы больная жена смотрителя Сандра - как он ее любовно величал - совсем слегла и вскоре, боясь потревожить во время ночной вахты смотрителя-мужа на маяке, тихо померла. Похоронив любимую жену Сашу, бывший фронтовик вспоминал свою встречу с женой: как был тяжело ранен под Варшавой, попал в госпиталь и там познакомился со связисткой, раненой осколками снаряда в голову и грудь. Саша была в полном отчаяние, кричала: «Не хочу жить, кому я нужна с изуродованным лицом!»
И тогда безрукий Андрей садился на краешек ее кровати и убеждал в обратном, что именно теперь, когда близится победа, надо жить:
- Пусть все видят, что с нами сделала война и какой ценой мы пришли к победе, а раны, милая Сашенька, зарубцуются и ты будешь самой красивой. Главное, милая, чтобы не ожесточилось сердце. Поправляйся, и мы с тобой, казанские сироты, уедем на Дальний Восток. Я там начинал службу: прекрасные райские места, поселимся у моря и заживем счастливой полноценной жизнью.
Теперь Андрей стоял у подножья высокого белого маяка и смотрел со скалы вниз, где пенились, разбиваясь о валуны, крутые морские волны. «Как все просто, - подумал он, - один шаг вперед и - все кончено». В этот самый миг пронеслась в подсознании вся жизнь: зачем и ради кого воевал, стал калекой. Жил ради другой такой же отчаявшейся калеки, решившей выброситься из окна госпиталя.
И в тот же миг сердце пронзила острая боль: а как же моя Сашенька, кто будет ухаживать за ее могилкой? Надо найти в себе силы жить и не гневить Бога. Теперь самое дорогое, что осталось о ней – память, надо ее свято хранить в сердце.
Внизу, на склоне горы с южной стороны, на зеленой лужайке у ручья, паслась буренка Зорька, здесь же находились две могилки рядом…