ЖИЛ-БЫЛ САМОВАР

Максим Горький

         Было это летней ночью на даче.
         В маленькой комнате стоял на столе у окна пузатый самовар и смотрел в небо, горячо распевая:
                            Замечаете ли, чайник, что луна
                             Чрезвычайно в самовар влюблена?
       Дело в том, что люди забыли прикрыть трубу самовара тушилкой и ушли, оставив чайник на конфорке; углей в самоваре было много, а воды мало – вот он и кипятился, хвастаясь пред всеми блеском своих медных боков.
      Чайник был старенький, с трещиной на боку, и очень любил дразнить самовар. Он уж тоже начинал закипать; это ему не нравилось, – вот он поднял рыльце кверху и шипит самовару, подзадоривая его:
                                На тебя луна
                                Смотрит свысока,
                                Как на чудака, –
                                Вот тебе и на!
           Самовар фыркает паром и ворчит:
                                 Вовсе нет. Мы с ней – соседи,
                                 Даже несколько родня:
                                 Оба сделаны из меди!
                                 Но она – тусклей меня,
                                 Эта рыжая лунишка, –
                                 Вон на ней какие пятна!
                                 Ах, какой ты хвастунишка,
                                 Даже слушать неприятно! –
            зашипел чайник, тоже выпуская из рыльца горячий пар.
         Этот маленький самовар и вправду очень любил хвастаться; он считал себя умницей, красавцем, ему давно уже хотелось, чтоб луну сняли с неба и сделали из нее поднос для него.
           Форсисто фыркая, он будто не слышал, что сказал ему чай ник, – поет себе во всю мочь:
                                   Фух, как я горяч!
                                   Фух, как я могуч!
                                   Захочу – прыгну, как мяч,
                                   На луну выше туч!
           А чайник шипит свое:
                                   Вот извольте говорить
                                   С эдакой особой.
                                   Чем зря воду-то варить,
                                   Ты – прыгни, попробуй!
          Самовар до того раскалился, что посинел весь и дрожит-гудит:
                                   Покиплю еще немножко,
                                   А когда наскучит мне, –
                                   Сразу выпрыгну в окошко
                                   И женюся на луне!
           Так они оба всё кипели и кипели, мешая спать всем, кто был на столе. Чайник дразнит:
                                    Она тебя круглей.
                                    Зато в ней нет углей, –
            отвечает самовар.

           Синий сливочник, из которого вылили все сливки, сказал пустой стеклянной сахарнице:
                                     Всё пустое, всё пустое!
                                     Надоели эти двое!

                                     Да, их болтовня
                                     Раздражает и меня, –
          ответила сахарница сладеньким голосом. Она была толстая, широкая и очень смешлива, а сливочник – так себе: горбатенький господин унылого характера с одной ручкой; он всегда говорил что-нибудь печальное.
                                    – Ах, – сказал он, –
                                    Всюду – пусто, всюду – сухо,
                                    В самоваре, на луне.
              Сахарница, поежившись, закричала:
                                     А в меня залезла муха
                                     И щекочет стенки мне...
                                     Ох, ох, я боюсь,
                                      Что сейчас засмеюсь!

                                      Это будет странно –
                                      Слышать смех стеклянный... –
               невесело сказал сливочник.

               Проснулась чумазая тушилка и зазвенела:
                                      Дзинь! Кто это шипит!
                                      Что за разговоры?
                                       Даже кит ночью спит,
                                       А уж полночь скоро!

              Но, взглянув на самовар, испугалась и звенит:
                                       Ай, люди все ушли
                                       Спать или шляться,
                                       А ведь мой самовар
                                       Может распаяться!
                                       Как они могли забыть
                                       Обо мне, тушилке?
                                        Ну, придется им теперь
                                        Почесать затылки!

             Тут проснулись чашки и давай дребезжать:
                                       Мы скромные чашки,
                                       Нам всё – всё равно!
                                       Все эти замашки
                                       Мы знаем давно!
                                       Нам ни холодно, ни жарко,
                                       Мы привыкли ко всему!
                                       Хвастун самоварко,
                                      И не верим мы ему!

          Заворчал чайник:
                                      Ф-фу, как горячо,
                                      Жарко мне отчайно.
                                      Это не случайно,
                                      Это чрезвычайно!
          И лопнул!

        А самовар чувствовал себя совсем плохо: вода в нем давно вся выкипела, а он раскалился, кран у него отпаялся и повис, как нос у пьяного, одна ручка тоже вывихнулась, но он всё еще храбрился и гудел, глядя на луну:
                                    Ах, будь она ясней,
                                    Не прячься она днем,
                                    Я поделился б с ней
                                    Водою и огнем!
                                    Она со мной тогда
                                    Жила бы не скучая,
                                    И шел бы дождь всегда
                                    Из чая!
         Он уж почти не мог выговаривать слов и наклонялся набок, но всё еще бормотал:
                                    А если днем она должна ложиться спать,
                                   Чтоб по ночам светлей сияло ее донце, –
                                   Я мог бы на себя и днем и ночью взять
                                   Обязанности солнца!
                                   И света и тепла земле я больше дам,
                                   Ведь я его и жарче и моложе!
                                   Светить и ночь и день ему не по годам, –
                                   А это так легко для медной рожи!

            Тушилка обрадовалась, катается по столу и звенит:
                                  Ах, это очень мило!
                                  Это очень лестно –
                                  Я бы солнце потушила!
                                  Ах, как интересно!

       Но тут – крак! – развалился самовар на кусочки, кран клюкнулся в полоскательную чашку и разбил ее, труба с крышкой высунулась вверх, покачалась-покачалась и упала набок, отколов ручку у сливочника; тушилка, испугавшись, откатилась на край стола и бормочет:
                                 Вот смотрите: люди вечно
                                 Жалуются на судьбу,
                                А тушилку позабыли
                                Надеть на трубу!

        А чашки, ничего не боясь, хохочут и поют:
                               Жил-был самовар,
                               Маленький, да пылкий,
                               И однажды не прикрыли
                               Самовар тушилкой!
                               Был в нем сильный жар,
                               А воды немного;
                               Распаялся самовар, –
                               Туда ему дорога,
                              Туда и до-ро-га-а!