НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ДУБОВ
Даты жизни: 4 ноября 1910 – 24 мая 1983
Место рождения: город Омск
Русский советский писатель
Известные произведения: «Мальчик у моря», «Беглец», «Горе одному»
Несколько лет назад, когда в Интернете составлялся рейтинг самых любимых и популярных отечественных писателей, читатели включили в сотню значимых и повлиявших на их жизнь книг произведения замечательного и, к сожалению, сегодня уже редко упоминаемого детского автора – Николая Ивановича Дубова. Хотя его книги и сегодня не залеживаются на полках, а взрослые дяди и тети почти всегда вспоминают и имя автора, и его книги. Хотя бы «Огни на реке», если разговор идет о самом старшем поколении, или «Колесо фортуны», если спрашивать сегодняшних мам и пап.
Николай Иванович Дубов родился 22 октября 1910 года в Сибири, в Омске, жил на Алтае, в Украине, Ленинграде, Москве, Ташкенте. Он из семьи рабочего и начинал свой трудовой стаж на судоремонтном заводе тоже рабочим.
Совсем еще молодым человеком Дубов стал писать в стенгазете, в заводской многотиражке, в городской газете. Писать ему не только хотелось, писать ему было о чем. Он успел и поработать, и людей повидать, пожить среди них.
А в 1929 году стал журналистом. Дубов учился на историческом факультете Ленинградского университета, работал педагогом, заведовал библиотекой и клубом. Во время войны работал на оборонном заводе, а потом опять стал журналистом. Писать книги по современным меркам он начал довольно поздно. Уже совсем взрослым и многое повидавшим человеком, когда ему было глубоко за тридцать.
Его пьесы пользовались недолгим и локальным успехом в 1948 и 1950 годах. Начиная с 1950-х, Дубов фактически бросил сочинять пьесы и избрал путь, которому остался верен до конца — он писал прозу о юношестве и для юношества.
Так появились наделавшие много шуму повести «Сирота» и «Жестокая проба», которые в 1967 году Дубов объединил в роман под названием «Горе одному». Через три года писатель получил за эту книгу Госпремию СССР. Но к этому времени мальчишки и девчонки взахлеб читали «Огни на реке» и «Мальчик у моря», «Беглеца» и «У отдельно стоящего дерева».
Последние годы жизни он провел в Киеве, в знаменитом доме № 68 на улице Богдана Хмельницкого, где обитала настоящая писательская коммуна. Там Дубов написал еще один свой замечательный роман «Колесо фортуны» (1980), в котором сочетаются две временные плоскости: современный ему украинский колхоз, в который попадает насмешливо изображаемый турист из США, и XVIII век, где в саркастических тонах рисуется образ Екатерины Великой.
За этой книгой засиживались допоздна и московские, и киевские ребята. Последним повезло больше, они могли и сами прийти к писателю в дом № 68, чтобы спросить о том, что осталось недописанным, или рассказать о своих проблемах.
А дом действительно был удивительным. Сегодня на его фасаде 27 мемориальных досок в память о живших здесь писателях. В разное время в этом доме проживали почти все украинские литературные классики советской эпохи: Павло Тычина, Максим Рыльский, Виктор Сосюра, Микола Бажан, Александр Корнейчук, Андрей Малышко, Олесь Гончар, Николай Дубов. Свое название дом получил от группы, инициировавшей строительство, — кооператива работников литературы — РОЛИТ.
Книги Николая Дубова печатались главным образом в московском издательстве «Детская литература». А еще он переводил с польского — например, детскую смешную повесть Эдмунда Низюрского «Приключения Марека Пегуса» и книги 3. Косидовского «Когда солнце было белым» и Я. Парандовского «Мифология (верования и легенды древних греков и римлян)». По двум книгам Николая Дубова — «Огни на реке» и «Мальчик у моря» — сняты кинофильмы.
А еще в Киеве Николая Дубова знали не только по его книгам, но и по собаке. У него был огромный черный ньюфаундленд по кличке Бэр. Сейчас в Киеве эта порода не редкость, хотя она сильно изменилась. Как-то измельчала, что ли. И нынешние ньюфы выглядят полукарликами. А вот Бэр действительно смотрелся настоящим гигантом. В 60-е годы прошлого века он был едва ли не единственным ньюфаундлендом в Киеве. Поэтому на человека, который по утрам гулял с таким псом, внимание обращали все. И все знали, это идут писатель Дубов и Бэр. Кстати, Николай Иванович подробно описал своего ньюфаундленда Бэра в повести «Небо с овчинку». Каждое утро Николай Иванович с Бэром шли с улицы Ленина (где какое-то время жил писатель) до угла Владимирской и бульвара Шевченко. Здесь стоял киоск, торговавший водкой на разлив и пирожками с требухой. Николай Иванович покупал сто граммов и один пирожок на закуску. Водку выпивал сам, а пирожок отдавал Бэру. После этого они возвращались домой, где ничего не подозревающая жена Николая Ивановича — Вера Мироновна — кормила мужа завтраком и радовалась, что у того такой хороший аппетит. Затем Дубов садился за работу, а Бэр заваливался спать у письменного стола.
Эти утренние прогулки продолжались много лет, пока врачи не запретили Николаю Ивановичу спиртное даже в малых дозах. И его жена по утрам стала удивляться, куда же исчез хороший аппетит мужа. Но больше всех страдал Бэр. Ведь ему-то ветеринары есть пирожки с требухой не запрещали...
Это лишь один маленький штришок из жизни Николая Дубова, который очень не любил о себе рассказывать и почти никогда не давал никому интервью.
Но все, что он хотел сказать — есть в его книгах. И любят их за откровенность и честность, за отсутствие идеологической подоплеки. Они, конечно, не могли не быть привязаны к той эпохе, в которой жил и сам Дубов, и его герои. Но даже в то время его повести и романы очень сильно отличались от книг других авторов.
Вот, например, как описывает героев книг Дубова еще один замечательный писатель, прошедший 18 лет сталинских лагерей и ссылок, Лев Разгон, с которым Дубов был довольно дружен.
«...Его мальчишки, подростки и юноши в книгах для тех же самых мальчишек и подростков выживали и оставались нормальными честными людьми не благодаря, а вопреки окружающей действительности. Они черпали силы не в отвлеченных идеях, а в человеческих поступках обычных взрослых, не совершивших никакого подвига, кроме разве одного — не стать подлецом или безвольной тряпкой...»
«...В книгах Дубова много веселого и грустного, много больших и маленьких событий. Но в них нет, не бывает незначительного, пустяшного, написанного, чтобы читатель просто посмеялся, просто пустил слезу от жалости. Все, что происходит с его героями, очень важно. И не только для них, а для всех, кто читает книги Дубова. В этих книгах, как и в жизни, добро и зло не могут мирно жить рядом, не ссорясь, не мешая друг другу. Нельзя стать хорошим и настоящим человеком, только соблюдая правила хорошего поведения: вот это можно делать, а вот этого нельзя... Надо ненавидеть недоброе, нечестное, показное, неправдивое. Надо не обходить эту мерзость, а драться с ней, драться, не раздумывая, выгодно ли это тебе, будет ли тебе от этого хорошо...»
А вот еще один замечательный отрывок из предисловия Льва Разгона, который удивительно подходит к нашим сегодняшним событиям и борьбе вокруг Химкинского леса. Да и не только вокруг этого леса, но и многих других рощ, парков, дубрав, безжалостно вырубаемых по всей стране.
«...Нельзя прожить настоящую, радостную жизнь, не научившись видеть красоту родной природы, не защищая эту красоту. В книгах Дубова с такой большой любовью рассказывается о красоте весенней степи, об омытом утренней волной морском береге, о могучем лесе, о небольшой чистенькой речушке, вьющейся между лугами... Без всего этого, без этой красоты родной земли очень трудно жить. И ее нельзя оставлять на растерзание злым бездельникам и тупым людям, готовым ради дешевого удовольствия, ради грошовой выгоды загадить реки, растоптать луга, вырубить лес...»
Много лет назад одна юная читательница написала Николаю Дубову: Знаете, за что я Вас полюбила? За то, что Вы уважаете детей». Еще раз стоит напомнить, что Дубов не любил публичности, поэтому и данные о нем очень обрывочны, хотя он жил почти в наше время. Есть книга Льва Разгона о Николае Ивановиче, но она почти недоступна современному читателю.
А еще есть письма, которые Дубов очень любил писать своим друзьям и сотоварищам по перу. В его обширных, порой на половину печатного листа письмах почти полностью отсутствуют бытовые моменты, — литература составляет главное их содержание. И из них видно, что он еще был и прекрасным критиком, тонко умел чувствовать и анализировать чужие тексты.
Многие письма Дубов писал уже упоминавшемуся не один раз Льву Разгону. Часть из них была опубликована шесть лет назад Украинским институтом иудаики в журнале «Дух i Лiтера».
Киев 25.V. 76.
Дорогой Левушка! Я тоже несколько наслышан о «появлении и росте национального самосознания», процессе действительно мировом. В нем, ты считаешь, «нет ничего удивительного и такого, что должно вызвать сопротивление». Удивительного нет, а вот долженствующее вызвать не только сопротивление, но и решительный отпор бывает. И, к сожалению, все чаще. Не может вызвать осуждения национальное самосознание, которое в прошлом и настоящем своего народа находит достоверные основания для гордости и т.д. Но если это самосознание для самоутверждения пытается унижать другие народы, клепать на них — это уже не национальное самосознание, а национализм. Ты считаешь «писателя имеющим право на любой взлет своего воображения. Даже если в основе его лежит... национальное самосознание». Надо думать, ты при этом полагаешь себя отчаянным свободолюбцем. Можешь считать меня ретроградом и реакционером, т.к. я не всякие «взлеты» приемлю. Был, например, такой писатель Адольф Шикльгрубер и совершил «взлет» под названием «Майн Кампф». А другой писатель, пожелавший остаться неизвестным, «взлетел» в «Протоколах Сионских мудрецов». И тот и другой как раз и исходили из «роста национального самосознания, стремились его усилить и ускорить», в чем весьма преуспели. Надеюсь, о последствиях напоминать нет надобности? Подобного толка взлеты современные ведут к убийствам в Мюнхене и в аэропорту Лод, к депортации иностранцев в Уганде, к бандам вроде Баадер-Майнгоф, пластиковым бомбам и т.д. Ты ведь усердно читаешь газеты...
Твой Ник. Д.
8 февраля 1980 года
Дорогой Левушка! Ты назвал повесть «жестокой». Господи! До чего же ты закоснел в клятой детгизовщине, которая по прямой линии идет от «Задушевного слова». Переводные картинки, расписанные голубыми и розовыми слюнями, — вот что такое «добрые» сочинения. Но какое отношение они имеют к литературе? От первого на Земле шумерского эпоса о Гильгамеше, через «Илиаду», «Одиссею», греческие трагедии, через дантов «Ад», трагедии Шекспира ко всему бесконечно многообразному потоку мировой литературы — это все «добрая» литература? Неужели «добр», по-твоему, «Евгений Онегин» или «Цыганы»? Неужели тебя веселила и радовала будто бы комедия «Горе от ума», которую Мейерхольд поставил под более верным названием «Горе уму» и которую спустя почти 150 лет впервые правильно прочитал и поставил как трагедию Товстоногов? Может быть, «добры» также «Маскарад», «Герой нашего времени», «Шинель», «Ревизор», «Мертвые души», весь Достоевский, весь Толстой, весь Антон Чехов (не Антоша Чехонте, когда он еще резвился)? А в советской литературе самые «добрые» фадеевский «Разгром», «Дни Турбиных» Булгакова, сочинения Платонова, а ныне «Живи и помни»?
Надеюсь, ты не заподозришь меня в желании таким способом «подверстаться» к великим. Я сейчас говорю не о своей повести, а о позиции писателя. Для честного писателя возможна только одна-единственная, которую с потрясающей силой и краткостью определил Радищев: «Я оглянулся окрест, и душа моя содрогнулась»... Вот только когда душа писателя содрогается от сострадания к людям, он и пишет правду о жизни. А она жестока, эта правда, как жестока сама жизнь. Только не приукрашенная, не смягченная («оптимистическая»...) правда может тронуть сердце читателя, заставить его «над вымыслом слезами облиться» и, быть может, как-то повлиять на него. Если душа писателя теряет способность содрогаться при виде окружающего, он перестает быть писателем. Жестокой литературы не существует вообще, жестока жизнь. Имеют хождение сочинения, воспевающие жестокость («Джеймс Бонд» и ему подобные), но это не литература, а пропагандистская проституция. Ходили и ходят в писателях любители «навевать сон золотой». Вот уж они пишут куда как чувствительно, нещадно давят на слезные читательские железки, дабы растрогать, но тут же подпускают что-нибудь умилительное, дабы утешить и обнадежить, иными словами, чтобы увести читателя от жизни подлинной. Пробуждать у читателя «чувства добрые» можно лишь, говоря ему правду о жизни, как бы ни была она горька, а не подвирая и стараясь его разжалобить. Твой Ник. Д.
Фочкин, О. Взрослый мир детского писателя [Николай Иванович Дубов] /О. Фочкин //Читаем вместе. – 2010. - № 11. – С. 46-47.